из-за того, что ты там находишься, что идешь по этим тротуарам,  которые
на самом деле не тротуары, а проселочные дороги, поросшие травкой и  ис-
пещренные следами. В общем, если ты хочешь, чтобы я вернулась  в  Париж,
так ты же знаешь, - ежедневно есть два поезда да еще самолеты, такие ма-
ленькие "Каравеллы".
   - Не будь дурочкой, - сказал Хуан. - Если я  тебе  рассказал,  что  я
чувствую, так именно для того, чтобы ты осталась. Ты сама  знаешь:  все,
что нас разделяет, оно-то и помогает нам так хорошо жить вместе. Если же
мы начнем умалчивать о том, что чувствуем, мы оба потеряем свободу.
   - Ясность мысли - не самая сильная твоя сторона, - съязвила Телль.
   - Боюсь, что так, но ты меня понимаешь. Конечно, если ты  предпочита-
ешь уехать...
   - Мне здесь очень хорошо. Только мне показалось, что все может  изме-
ниться, и, если мы начнем высказывать мысли вроде той, которую ты сейчас
изволил...
   - Я вовсе не хотел тебя упрекать, просто меня встревожило, что мы оба
побывали в городе, и я подумал, что когда-нибудь  мы  там  можем  встре-
титься, понимаешь, в каком-нибудь из номеров отеля или на улице с  высо-
кими тротуарами, столкнуться во время скитаний  по  городу,  бесконечных
поисков кого-то. Ты здесь, рядом, ты такая дневная. Мне тревожно думать,
что теперь и ты, как Николь или Элен...
   - О нет, - сказала Телль, откидываясь в постели на спину и вращая но-
гами педали невидимого велосипеда. - Нет, Хуан, там  мы  не  встретимся,
нет, дорогой мой, это немыслимо, это какой-то квадратный мыльный пузырь.
   - Кубический, ослица, - сказал Хуан, усаживаясь  на  край  кровати  и
критическим взором наблюдая за упражнениями Телль. - Ты великолепна, бе-
зумная моя датчанка. Бесстыжая, все прелести наружу,  такая  атлетичная,
такая северная, вплоть до  несносного  бергманизма,  без  всяких  теней,
сплошная бронза. Знаешь, иногда, когда я смотрю на себя в зеркало, когда
рассказываю тебе про Элен - причем, как всегда, все загрязняю, - я спра-
шиваю себя, почему ты...
   - Тес, в эту сторону удочку не закидывай, я всегда  говорила,  что  я
свою свободу тоже понимаю по-своему. Ты в самом деле думаешь, что я ста-
ла бы у тебя спрашивать, если бы мне вздумалось вернуться в Париж или  в
Копенгаген, где мать в отчаянии хранит последнюю надежду на  возвращение
взбалмошной дочери?
   - Нет, надеюсь, ты не стала бы меня спрашивать, - сказал Хуан. - Сло-
вом, суди сама, хорошо ли я поступаю, рассказывая, что со мной  происхо-
дит?
   - Наверно, мне следовало бы обидеться, -  раздумчиво  сказала  Телль,
прекращая велосипедную езду, чтобы свернуться калачиком и упереться  но-
гой в живот Хуана. - Будь у меня хоть где-нибудь крошечка ума.  Мне  ка-
жется, где-то он есть, только я никогда его не  видела.  Ты  не  грусти,
твоя безумная датчанка будет и дальше тебя любить на свой лад. Вот  уви-
дишь, мы в городе никогда не встретимся.
   - Я в этом не так уверен, - пробормотал Хуан. - Но ты права, не будем
совершать старую как мир глупость, не будем пытаться определять будущее,
достаточно уже такого навсегда испорченного будущего  скопилось  в  моем
городе, и вне города, и во всех порах тела. Ты даешь  мне  что-то  вроде
удобного счастья, ощущение разумной человеческой повседневности,  и  это