сурков / Все равно не боюсь / Кучку хомяков / Вы злюка / И стадо дикоб-
разов / Мой садик - это мой садик, его нельзя трогать / Садик ваш, да,
но я напущу вам зверьков / А я ваших зверьков не боюсь, мой садик хорошо
защищен / Ничего он не защищен, и мои зверьки сожрут у вас все цветы /
Нет, не сожрут / Кроты погрызут корни / Ваши кроты злючки и дураки / А
сурки будут писать на розы / Ваши сурки вонючие и глупые / Вы дурно от-
зываетесь о трех сурках/ Потому что они глупые / Тогда я напущу вам не
трех, а всех-всех сурков / Все равно они все глупые / И всех хомяков / А
я не боюсь / А ну-ка выйдите в свой садик, посмотрите, что там натворили
мои зверьки / Вы глупый и злой / И неужто я и впрямь глупый и злой? / Вы
не злой, только глупый / Тогда я забираю трех дикобразов / Мне все равно
/ Я глупый? / Нет, не глупый / Тогда забираю всех хомяков и одного крота
/ Забирайте кого хотите, мне все равно / Чтоб вы знали, какой я добрый,
забираю всех зверьков / Вы злой / Значит, я злой? / Да, злой и глу-
пый-преглупый / Тогда получайте двух кротов / Не боюсь / И всех дикобра-
зов.
Смугло-шелковистое фото Элен, галечный камушек, который на ладони
притворяется, будто теплеет, а на самом деле леденеет, пока не обожжет,
лента М„биуса, по которой скрыто движутся слова и поступки, и вдруг -
орел или решка, теперь или никогда; Элен Арпа, Элен Бранкузи, многократ-
ная Элен из Хайду с лезвиями двойного топора и привкусом песчаника в по-
целуе, Элен - пронзенный стрелою лучник, бюст юного Коммода, Элен - "да-
ма из Эльче", юноша из Эльче, холодная, хитрая, равнодушная, учтивая
жестокость инфанты посреди просителей и карликов, Элен - mariee mise a
nu par ses celibataires22, Элен - дыхание мрамора, морская звезда, пол-
зущая по уснувшему человеку и навек присасывающаяся к сердцу, далекая и
холодная, идеально совершенная. Элен - тигр, который прежде был кошкой,
которая прежде была клубком шерсти. (Тень у Элен гуще, чем у других лю-
дей, и более холодная; кто ступит ногой в эти саргассовы водоросли, по-
чувствует, как в тело проникает яд, который погрузит его навсегда в
единственный роковой бред.) До Элен и после - хоть потоп; любой телефон,
вроде гигантского скорпиона, ждет приказа Элен, чтобы разорвать кабель,
свою привязь к времени, и огненным своим жалом выжечь истинное имя любви
на коже того, кто еще надеялся пить чай с Элен, услышать звонок от Элен.
Как мы вскоре узнали, в игру еще много чего входило, но сперва были в
основном руки фрау Марты и запах плесени в "Гостинице Венгерского Коро-
ля" на Шулергассе, с окном нашего номера, выходившим на Домгассе, неким
глазом отеля, глядевшим в прошлое (там, в нескольких метрах, начиналась
Блютгассе со своим недвусмысленным названием, хотя и не намекающим на
дворец графини; там вы оказывались во власти предполагаемых совпадений,
каких-то сил, косвенно подсовывавших вам название улицы, созвучное тому,
которое, верно, шептал народ в дни великого страха), аромат плесени и
старой кожи, подозрительно ожидавший нас в камере, куда нас привел сам
администратор, номере историческом, Ladislao Boleslawski Zimmer23 с со-
ответственной готической надписью на двустворчатой двери и толстыми сте-
нами, сквозь которые не проник бы и самый ужасный вопль, как, вероятно,
иногда (а мы знали, куда выходит стена, к которой примыкало изголовье
нашей скрипучей кровати) они заглушали голос и фортепиано Моцарта, сочи-