уже понявшему, что Николь и я, с некоего вечера  на  итальянском  шоссе,
включились в узоры калейдоскопа, который он хотел зафиксировать  и  опи-
сать. В Вене (если он находится в Вене, но, вероятно, он там, потому что
Николь три дня тому назад получила открытку от Телль; он бродит по горо-
ду и, как всегда, впутывается в нелепые истории, хотя не мне бы это  го-
ворить о Хуане, когда и тридцати минут не прошло  после  моей  беседы  с
м-ром Уитлоу и сообщения о специалистке по ботанике, целыми часами  изу-
чающей стебель hermodactylus tuberosis), в Вене у Хуана могло  оказаться
вдоволь времени, чтобы думать о нас, о Николь, томящейся и как бы забро-
шенной, хотя никто ее не бросал, и обо мне - как вот сейчас я пью пиво и
спрашиваю себя, что буду делать, что мне еще остается делать.
   Свободным пальцем - остальные были заняты стаканом и сигаретой - Мар-
раст изобразил пивной пеной нечто вроде крота и смотрел, как  он  посте-
пенно расплывается по желтой пластиковой  скатерке.  "Все  было  бы  так
просто, если бы он ее любил", - подумал он, подрисовывая  кроту  брюшко.
Возможно, что и Хуан думает нечто подобное сейчас, когда цветок в калей-
доскопе изящно застыл, в неизбежной своей скучной симметрии,  но  никому
не дано быть синим осколком или пурпурным кружочком и менять узор - ког-
да трубка вращается и сам собою возникает включающий тебя узор, - нельзя
же быть сразу и рукой и узором. Как знать,  размышлял  Марраст,  начиная
другой рисунок, может, и в самом деле идет какая-то  игра  вне  нас,  за
пределами наших чувств и желаний, но, во всяком случае, теперь никто  не
мог его лишить сардонической радости  при  мысли  о  мине  Гарольда  Га-
рольдсона, когда тот услышит по телефону неотвратимое, почти роковое со-
общение м-ра Уитлоу. "Будем упражняться, - думал Марраст, глядя на часы,
отмечавшие последнего гнома, нарисованного Николь в "Грешам-отеле", - не
будем вести себя, как она, застывшая в  своем  кресле,  отдающаяся  воле
судьбы, синий осколочек в узоре Хуана. Увы, очень скоро  один  из  троих
сделает то, что принято, скажет то, что надо сказать, совершит  положен-
ную глупость - уйдет, или вернется, или ошибется, или заплачет, или  по-
кончит с собой, или пожертвует собой, или смирится, или влюбится в  дру-
гого, или получит премию Гуггенхейма, в общем,  сделает  обычный,  стан-
дартный ход, и мы перестанем быть тем, чем были, вольемся в  благомысля-
щую и благопоступающую массу. Нет, брат, уж лучше упражняться  в  играх,
более достойных художника на досуге, - представим себе мину Гарольда Га-
рольдсона в этот самый момент, ряды смотрителей  получают  подкрепление,
не смейте покидать зал номер два, мы поставим электронную  сигнализацию,
надо просить о кредитах, я свяжусь со Скотланд-Ярдом, у меня  поднимется
давление, схожу к доктору Смиту, теперь надо в кофе класть поменьше  са-
хару, лучше нам не ехать на континент, дорогая, в Институте  критическое
положение, понимаешь, обязанности". Пожав плечами, он выбросил  за  борт
бесконечный ряд возможных следствий (а он уже дошел  до  момента,  когда
супруга Гарольда Гарольдсона возвращает в магазин пару чемоданов, специ-
ально купленных для поездки в Канн: мой муж вынужден отказаться от отды-
ха, о да, очень прискорбно, но знаете ли, обстоятельства) и направился в
отель с мыслью зайти за Калаком и Поланко, чтобы они пообедали с ним и с
Николь, - необходимая прокладка, заполнение диалогов, будет  легче,  что
не придется встречаться глазами с Николь, что Николь будет  смотреть  на
друзей и смеяться их новостям и похождениям,  истории  с  Гарольдом  Га-
рольдсоном и глыбой антрацита, они снова будут в "зоне" с  двумя  арген-