много, и этим я обязан тебе, только тебе, моему душистому кузнечику.  Но
бывают минуты, когда я чувствую себя циником, когда все табу  моей  расы
дразнят меня своими клешнями; тогда я думаю, что поступаю дурно,  что  я
тебя - если позволишь  употребить  ученый  термин  -  превращаю  в  свой
объект, в свою вещь, что я злоупотребляю твоей жизнерадостностью, таская
тебя то туда, то сюда, закрываю и открываю, вожу с собой, а потом остав-
ляю, когда приходит час тосковать или побыть одному.  Ты  же,  напротив,
никогда не делала меня своим объектом, разве что в глубине души  жалеешь
меня и  бережешь  в  качестве  повседневного  доброго  дела  -  закваска
г„рлскаут или что-то в этом роде.
   - А, гордость самца, - сказала Телль, упираясь всей  ступней  в  лицо
Хуану. - "Оставьте меня, я сам! - крикнул тореро". Помнишь, тогда, в Ар-
ле? Его оставили, и, боже мой, как подумаю, что было... Нет, сыночек,  я
тебя не жалею, вещь не может испытывать жалость к мужчине.
   - Ты не вещь. Я не это хотел сказать, Телль.
   - Не это, но ты же это сказал.
   - Во всяком случае, сказал в упрек себе.
   - О, бедненький, бедненький, - усмехнулась Телль, гладя  его  ступней
по липу. - Э, постой, так дело не пойдет, я уже знаю, что будет, если мы
продолжим этот разговор, убери-ка отсюда свою лапку, помнится, в полови-
не одиннадцатого у тебя заседание.
   - Черт подери, и в самом деле, а теперь без двадцати десять.
   - Старуха! - воскликнула Телль, вскакивая и распрямляясь во всем сво-
ем великолепии золотоволосой валькирии. - Пока ты  будешь  одеваться,  я
расскажу, это очень волнующе.
   Волнующего там было немного, по крайней мере  вначале,  в  той  части
рассказа, когда Хуан залежался в постели, и Телль,  хотя  и  с  грустью,
спустилась одна позавтракать в оранжевом зале отеля "Козерог" и  случай-
но, без всякого намерения, подслушала разговор старухи и юной  англичан-
ки, старуха сперва сидела за столиком в глубине и уже там затеяла беседу
на бейсик-инглиш с молодой туристкой, потом вдруг  спросила,  нельзя  ли
составить ей компанию, и девушка ответила, о да, миссис,  и  я  за  моим
столиком, загороженная огромным кувшином с грейпфрутовым соком, увидела,
как старуха переместилась за столик к девушке, да с немалым трудом,  по-
тому что операция эта разделялась у нее на два этапа -  сперва  вскараб-
каться на стул, а затем опуститься, - о, благодарю вас,  миссис,  дальше
обычный разговор о том, кто откуда, о маршрутах, впечатлениях,  таможнях
и погоде, о да, миссис, о нет, миссис. Хуану, а тем паче  Телль  никогда
не узнать, почему оказалось так необходимо все более внимательно прислу-
шиваться к разговору и почему внушал этот разговор убежденность, что на-
до слушать и дальше и что для этого необходимо переехать немедля из это-
го отеля, что они и сделали в тот же  вечер,  поселившись  в  "Гостинице
Венгерского Короля", старой и обветшалой, но зато находящейся так близко
от Блютгассе, в пропыленном барочном лабиринте старой Вены. Жить  вблизи
Блютгассе  -  только  это  могло  "вознаградить  Хуана  за   оставленные
удобства, и гигиену, и бар "Козерога", но не было другого  способа  про-
должать прислушиваться к речам фрау Марты во время завтрака, когда  юная
англичанка - о да, миссис, большое спасибо за  то,  что  порекомендовали
мне этот отель, куда более дешевый и типичный, - усаживалась  за  столик
фрау Марты и рассказывала ей о своих вчерашних экскурсиях, были  там,  и