Слегка осипший голос принадлежал долговязому артиллеристу полковнику
Арсеньеву. Покинув седло, полковник вошел, чуть подволакивая плохо
гнущуюся ногу. Его шапка и длинная шинель заиндевели. Тотчас появился и
Панфилов.
- Николай Викентьевич, прошу.
- Холодище! - произнес Арсеньев.
Стянув шерстяные варежки, он с силой потер красноватые руки.
- Не раздевайтесь. У нас здесь тоже не теплынь.
Полковник заметил меня:
- А, Момыш-Улы? Поминали тебя лихом.
- Лихом? - переспросил Панфилов.
- Так точно... Мы уже начали отход. А его герои... - Арсеньев ткнул
пальцем в мою сторону, - его герои не пущают. - Выходец из стародворянской
семьи, потомственный военный, Арсеньев любил иногда употреблять эдакий
простецкий оборот. - Крутые у тебя, Момыш-Улы, мужички. "Стой, занимай
позицию, копай землю!" Пока я не приехал, так ни одну запряжку и не
пропустили.
Казалось, он меня поругивал, но осипший голос рокотал спокойно,
одобрительно.
- Хотел дать твоим молодцам взбучку, но вот чем откупились.
Длинные узловатые пальцы полковника извлекли из шинельного кармана
бутылку с иноземной этикеткой.
- Мартель! - объявил он. - Настоящий, выдержанный! Пришлось сказать:
"Спасибо, ребята!"
В этой говорливости полковника чувствовалась душевная взвинченность,
уже спадавшая, уже как бы сопровождаемая вздохом облегчения.
- Они меня тоже одарили, - тепло сказал Панфилов. - Пройдите, Николай
Викентьевич, к Дорфману. Кстати, полюбуйтесь там трофеями. И пожалуйста,
выбирайте, что понравится. Это будет память о деньке... С товарищем
Момыш-Улы я сейчас закончу...
Полковник поставил на стол привезенную бутылку, выразительно крякнул и,
уже не подволакивая, а твердо ставя ногу, не спеша прошагал в другую
комнату.
Долгим дружеским взглядом Панфилов проводил своего постоянного
сподвижника, командира пушек.
- Дайте вашу карту, товарищ Момыш-Улы.
Я разложил свою карту.
- Что же вам надлежит сделать? Во-первых, ночью вы будете пропускать
черед свои боевые порядки наши отходящие войска. У вас это предусмотрено?
- Да, товарищ генерал.
На карте Панфилов показал мне следующий рубеж обороны дивизии. Он
пролегал уже позади Горюнов.
- Но всю эту полосу, - продолжал генерал, - которую мы сегодня держим,
противник отнюдь не получит без борьбы. За каждый лесок, за каждую
деревушку постараемся взять плату. Не заплатит - не продвинется. Так и
будем обескровливать, лишать наступательной способности.
Уже не один раз Панфилов разъяснял мне принятую нашей армией тактику в
сражении под Москвой. И все же считал нужным вновь и вновь повторять это.
Стоя теперь возле меня в своем распахнутом долгополом полушубке, он опять,
слегка подавшись ко мне, вглядывался, слежу ли, понимаю ли я.