подразделений истомленные, вымотанные люди.
   Вот кто-то повстречал, узнал однополчанина.
   - Николай, ты?! А наши где?
   Спрошенный махнул рукой. Жест сказал: пропали!
   Я смотрел не отрываясь. Знал, что в  нескольких  километрах  позади,  в
селе Покровском, развернут заградительный пункт  -  об  этом  сообщил  мне
Панфилов, - где уже останавливают, собирают, приводят в  порядок  бредущих
бойцов, знал, что в жизни войск бывают такие мучительные периоды, и все же
понурые фигуры, вереницы скитальцев удручали.
   Опять вставал допрос: что это? Разбитая, не способная к  сопротивлению,
покатившаяся к Москве армия? Но я ехал  от  Панфилова,  слышал  его  слово
"превзойти", понимал,  что  дивизия  вынесла  удар,  принудила  противника
увязнуть.
   Кто же это сделал? Да  они  же,  изнуренные  бойцы,  сейчас  без  строя
уходящие  во  тьму.  Они  дрались,  стреляли,  теряли  товарищей,   теряли
командиров. Победители, они брели, еще не ведая, что победили.


   Еду шагом навстречу уходящим. Вот  и  выстроившиеся  вдоль  шоссе  избы
Горюнов.
   - Баурджан!
   В полумгле примечаю характерную развалочку идущего ко  мне  Толстунова.
Соскакиваю с седла, отдаю повод коноводу.
   - Куда, Федор, направился?
   - Проверочка постов. Да и тебя уже заждался. Похаживаю, поглядываю.  Ан
вот и ты!
   Не выказывая обеспокоенности моей судьбой.  Толстунов  с  вкоренившейся
небрежностью бросает фразы.
   - Пойдем, - говорю я.
   Толстунов просовывает свои пальцы в варежке под рукав моей стеганки, мы
впервые  с  того  дня,  как  познакомились,  шагаем   об   руку.   Он   не
расспрашивает, ждет. Я кратко выкладываю:
   - Звягина не видел. Наш генерал сказал: не  могу  отменить  приказ,  но
приостанавливаю. И послал меня обратно.
   - Понятно. На этом теперь точка!
   - Не знаю. Еще можно повернуть и так и эдак. Все-таки ведь я...
   - Брось! Или, может, мне слетать в политотдел?
   - Не надо! Ни к чему.
   - Тогда не забивай этим себе голову! Надобно, чтобы  она  была  у  тебя
ясной. Поверь старому политслужаке: дело прикончено!
   - Значит, закурим, друзья, и забудем?
   Толстунов заглянул мне в лицо, рассмотрел улыбку.
   - Все! И больше, Баурджан, об этом ни полслова!
   - Ладно, - сказал я.


   Вместе с Толстуновым я  вошел  к  себе  в  штаб.  В  комнате,  которая,
наверное, навсегда  останется  мне  памятной,  уже  был  наведен  порядок.
Присутствовали лишь  те,  кому  здесь  полагалось  находиться:  Рахимов  и
Бозжанов да  еще  дежурный  связист  у  телефона.  Плащ-палатка  аккуратно