- Какую руку?
   Из бокового кармана своей стеганки я  вытащил  красную  книжку  боевого
устава, отыскал страницу, где тремя штришками, принадлежавшими  Панфилову,
был помечен пункт об инициативе.
   - Вот... Увидел три черточки, которые вы провели, и в этот  миг  принял
решение.
   Неожиданно Панфилов рассмеялся:
   - Хотите на меня переложить?
   - Товарищ генерал, вовсе не переложить. Прошу поверить: так оно и было.
   - Следовательно, и я там находился вместе с вами?
   - Да, - твердо сказал я. - Вы, товарищ генерал, были со мной.  Вы  мной
управляли.
   - Ой, вас занесло! Соблюдем меру.
   - Товарищ генерал, вы же говорили: управление - уяснение задачи!
   Панфилов опять засмеялся. Видимо, эта формулировка, которую мы  столько
раз от него слышали, была ему сегодня очень по сердцу. Я продолжал:
   -  Товарищ  генерал,  я  с  вами  правдив.  Вы  мне  поставили  задачу:
удержаться до двадцатого! Если бы не это, то сегодня, семнадцатого, я имел
бы право потерять в честном бою  роту,  имел  бы  право  и  сам  с  честью
погибнуть. Но в мыслях было: до двадцатого!  И  я  все  собрал.  И  пришло
решение.
   Панфилов погладил большим пальцем раскрытую книжечку устава.
   -  "Упрека  заслуживает  не  тот..."  Что  же,  товарищ  Момыш-Улы,  не
отпираюсь. Согласен, беру на себя половину вины. Но и половину удачи. Горе
и радость пополам. Идет?
   - Благодарю вас, товарищ генерал.
   - Но как нам понять, расценить этот бой? Случайно  удавшаяся  авантюра?
Нет. Закономерность? Да, в этой удаче  есть  закономерность.  Вы,  товарищ
Момыш-Улы, использовали слабости противника.
   Казалось, Панфилов с кем-то спорил, находил аргументы.
   -  Однако,  товарищ  Момыш-Улы,  приказ  есть  приказ.  Ночью  буду   у
командующего. Наверное, увижу и товарища Звягина. Доложу командующему  обо
всем. Отменять приказание не могу, но приостановить  решусь.  Поезжайте  к
себе. Я вам ночью позвоню. Эту вашу книжечку оставьте.  -  Он  опять  взял
устав, повертел. - Пусть взглянет командующий.
   - Разрешите ехать?
   - Не торопитесь. Еще вас задержу немного.
   Панфилов вновь пошел  к  двери,  ведущей  в  соседнюю  комнату,  откуда
по-прежнему время от  времени  слышался  неразборчивый  говорок  Дорфмана,
взялся за ручку и вдруг круто, по-молодому, обернулся.
   - Значит, побывал у вас сегодня?
   Он засмеялся. И, не ожидая ответа, толкнул дверь, скрылся за ней.


   Воспользуемся  несколькими  минутами  его  отсутствия.   Выскажу   свое
понимание Панфилова  -  понимание,  в  котором  слиты  и  мои  мысли  того
ноябрьского вечера, и думы, пришедшие позднее.
   Вот я провел с ним полчаса. Дважды и  трижды  я  уловил  его  новый  не
примеченный мной ранее жест - он поддергивал рукава, тяготясь  отсутствием
дела. Весь этот день, который, возможно, предрешал исход предпринятого еще