выстрелы, мгновенными зарницами вспыхивали за лесом разрывы.
Вдруг кому-то послышалось:
- Едут!
Приподымаясь, вглядывались слепыми в темноте глазами. Но собака,
сидевшая на снегу, опершись на вытянутые передние лапы, не обнаруживала
беспокойства. И чем напряженней вслушивались, тем только сильней шумела
кровь в ушах, и уже ничего невозможно было разобрать. Опять лежали. Ожидание
томило людей. Начали сползаться по двое, по трое. Шепотом зашелестели
рассыпанные, отрывочные разговоры, готовые смолкнуть в любой момент. Два
раза прибегал от Голубева связной, пригибаясь в темноте, как под пулями.
Там, видно, тоже не терпелось.
Когда услышали наконец, с захлестнувшим сердце волнением, боясь
ошибиться, какое-то время берегли тишину. В шуме ветра над равниной
явственно слышалось далекое, по-комариному тонкое завывание мотора.
- Рассыпься! - скомандовал Васич.
Но люди уже сами перебегали на свои места. Повизгивая, беспокойно
вертелась собака.
- Лежать! - крикнули ей.
Рядом с Васичем разведчик, сидя на снегу по-татарски, телефонным
проводом спешно связывал три гранаты вместе. Рукавицы он скинул, и они
болтались у рукавов телогрейки на шнуре.
Снова прибежал от Голубева связной.
- Товарищ капитан, лейтенант велел передать: мы до вас пропускаем!..
- Нехай пропускают,- затягивая зубами узел, невнятно буркнул разведчик,
и единственный сожмуренный от усилия глаз его блеснул из бинтов холодно и
трезво.
Теперь отчетливо слышно было нарастающее гудение нескольких моторов,
далеко где-то бравших подъем. Замерзшая земля, на которой лежали люди,
чугунно гудела под ними, тряслась все сильней. И это дрожание неприятно
передавалось всему телу, всем внутренностям. Стало трудно удерживать собаку.
Ей сжимали челюсти, и она скулила жалобно, со слезой.
Машины смутно возникли на дороге и опять исчезли в лощине. Они долго
гудели там. Временами казалось, они удаляются. Потом на подъеме возник
передний "опель" - широко разнесенные черные колеса, давившие толстыми
шинами снег, мощный радиатор, широкий бампер,- все это, перевалив гребень,
двинулось по дороге, быстро увеличиваясь. Васич смотрел с земли, и машина
казалась огромной. Она стремительно приближалась. В снежную пыль, поднятую
ею, доверху кутались кабины двух других, шедших следом.
В черном стекле передней вспыхнул уголек сигареты, смутно осветив
кабину изнутри. И Васич увидел лицо немца, сидевшего за стеклом. Он уверенно
сидел в машине, мчавшей его, властно смотрел на дорогу перед собой, как он,
наверное, смотрел уже на сотни других дорог.
Васич не мог на таком расстоянии, ночью, видеть его. И тем не менее с
обострившейся ненавистью он отчетливо увидел это лицо врага.
Заскрежетало в коробке передач: переключали скорость. Опять вспыхнула в
стекле сигарета и, прочертив в воздухе красную дугу, подхваченная ветром,
полетела в снег. В тот же момент Васич приподнялся на одной руке,
пересиливая голосом рев трех моторов, крикнул:
- Огонь!
Он кинул гранату, целя в кузов, и упал ничком. Ни он, ни рядом упавший