руке:
   - Батько! Пьем за тебя!
   Стеценко двинулся к нему. Они чокнулись, выпили:  лысеющий,  но все еще
по-кавалерийски стройный  Стеценко и  небольшой, грубого, крепкого  сложения
Ушаков. Ладонью  разгладив усы, Стеценко в губы поцеловал Ушакова, и глаза у
него были покрасневшие и влажные. И у многих офицеров глаза были влажными от
слез. У Ищенко  тоже стояли в глазах слезы, сквозь них радужным видел он мир
и только завидовал Ушакову.
   -  Ты видел,  как он погиб? - спросил Стеценко,  глядя на  него тяжелым
взглядом. Ищенко ответил:
   - Видел...
   Но что-то  в голосе его  было такое,  что командир полка  отвернулся  к
окну, сильно дымя трубкой.
   Опять   вопросы  задавал  Елютин.  Как  отходили  в  лес?  Кто  отходил
последним?  Так...  Так...  И по  мере  того  как  Ищенко  отвечал,  неясное
подозрение все больше укреплялось у Елютина.
   - Ну, а люди еще могли оставаться в лесу? Или все вышли?
   - Могли,- сказал Ищенко подавленно. Он вдруг  почувствовал, что  отсюда
бой видится совсем иными глазами. Как объяснить Елютину, когда он не  был  в
этом бою?
   А Елютин задавал железные вопросы:
   - Вы офицер. Имеете  вы право отойти, пока не отошли все  люди? Бросить
людей? Когда капитан покидает корабль?
   - Но в  лесу командование  принял на себя Васич,- сказал Ищенко.-  Люди
выполняли его приказ.
   Он не помнил в этот момент, что Васич до последней возможности не хотел
уходить, что он, Ищенко, торопил его. Он чувствовал сейчас  только жалость к
себе. Ушаков убит. Васич убит. И все хотят свалить на него. Почему теперь он
должен отвечать за всех?
   К столу подошел  Кораблинов.  Понятно,  он  замполит, хочет  выгородить
замполита. Ищенко никто не будет выгораживать.
   Кораблинов налил стакан  воды,  звучно, в  три глотка,  выпил, пoставил
стакан  и сразу же отошел, словно брезгуя быть  с Ищенко рядом.  На граненом
стакане сверкала в  солнечном  луче капля  воды. Ищенко хотелось пить, сухой
язык еле ворочался в пересохшем рту. Но он боялся налить себе воды, чтоб  не
увидели, как  у него  дрожат руки. Он держал их под столом на коленях,  и от
потных ладоней коленям было жарко.
   А Стеценко  все так же курил  у  окна и  не оборачивался. И  Кораблинов
отошел как можно дальше в угол. Никто не хочет делить с ним ответственность.
Все на него!
   Ищенко вдруг заговорил о том, о чем даже не думал за минуту перед этим.
Он говорил теперь, что если бы дивизион вели ближе к лесу, то,  может  быть,
они успели бы  развернуться и открыть огонь по танкам (о том, что около леса
снег был глубокий и тракторы не прошли бы там, он  уже не помнил сейчас). Он
говорил, что разведка, с  которой Васич ходил,  только  в  последний  момент
предупредила  их, когда  уже было поздно. Он никого не  думал подводить,  он
только не хотел отвечать за всех.
   Елютин оживился.
   - Так... так...- говорил он заинтересованно, словно докопавшись наконец
до истины.