Васюта оба  дня  ходил  на  охоту;  добыл стрелой трех глухарей и
дюжину уток.  Потчевал мясом Иванку, тот ел с хлебом и запивал квасом.
Назарий же к мясу не притронулся.
     - Чего ж ты, дед? Пост еще далече.
     Скитник сердито нахмурил брови.
     - Не искушай, чадо. Не божья то пища.
     Иванка доел ломоть, сгреб крошки со стола в ладонь, кинул в рот и
только тут спохватился, с удивлением глянув на отшельника.
     - Слышь, Назарий. Чьим же ты хлебом нас угощаешь?
     - Божьим,  отрок,  - немногословно изрек старец и вновь встал  на
молитву.
     Парни переглянулись.  На другой день они пошли на  охоту;  лук  и
колчан со стрелами взяли у Назария.
     В бору было привольно, солнечно; воздух густой и смолистый. Часто
видели лисиц и зайцев, по ветвям елей и сосен скакали белки.
     - Зверя и птицы тут довольно. Не пугливы, хоть руками бери.
     Вскоре бор раздвинулся, и парни вышли на солнечную прогалину.
     - Мать честная.  Нива!  - ахнул Иванка и шагнул к полю в  молодой
темно-зеленой озими. - Откуда? Глянь, какое доброе жито поднимается?
     - Ну, старец, ну, кудесник! - сдвинул колпак на затылок Васюта. -
Нет, тут без чародейства не обошлось. Знается наш скитник с волхвами.
     Настреляв дичи,  вернулись к избушке.  Васюта заглянул в открытую
дверь, но в келью не пошел.
     - Молится Назарий. Устали не знает.
     Отшельник вышел  из  кельи не скоро,  а когда наконец появился на
пороге, лицо его было ласково умиротворенным.
     - Замолил ваш грех, чада.
     - Какай грех, старче?
     - Много  дней  и  ночей  провел в сей пустыни,  но живой твари не
трогал.  Вы же,  - скитник ткнул перстом на дичь, - не успев в обитель
ступить, божью тварь смерти предали.
     - Но как же снедь добывать, старче?
     - Все  живое - свято,  и нельзя то насильем рушить.  Всяка тварь,
как человек, должна уходить к создателю своею смертью.
     - А чем чрево насытить?
     - Чем?..  Ужель  человек  так  кровожаден?  Разве  мало   господь
сотворил для чрева? Разве мало земля нам дарует? Стыдись, чада!
     Назарий зачем-то трижды обошел вокруг  скита,  затем  в  минутной
раздумчивости постоял у ели,  обратившись лицом к закату;  от всей его
древней согбенной фигуры веяло загадочной отрешенностью и таинством.
     - Ступайте в келью, - наконец молвил он.
     Стол в избушке был уставлен  яствами.  Тут  был  и  белый  мед  в
деревянных  мисках,  и  калачи,  и  уха рыбья,  и моченая брусника,  и
красный ядреный боровой рыжик,  и белый груздь  в  засоле  и  сусло  с
земляникой, и прошлогодняя клюква в медовых сотах.
     - Ого! - воскликнул Васюта. - Да тут целый пир, Иванка.
     - Трапезуйте, чада. Все тут богово.
     Помолились и  сели  за  стол.  Васюта  макал  калачи  в   мед   и
нахваливал:
     - И калач добрый и мед отменный.