Не удержался, спросил:
     - Хлеб-то с поля, Назарий? Откуда нива в бору оказалась?
     - Так  бог  повелел,  молодший.  Перед  тем,  как идти в обитель,
сказал мне создатель: "Возьми пясть жита и возрасти ниву".
     - Без сохи и коня?
     - Покуда всемогущий дает мне силы, подымаю ниву мотыгой.
     - А давно ли в обители, старче? - спросил Болотников.
     - Давно,  сыне.  Сколь лет минуло - не ведаю.  Ушел я в ту  пору,
когда царь Иван ливонца начал воевать.
     Иванка и Васюта с изумлением уставились на старца.
     - Тому  ж  тридцать  лет,  Назарий!  - Васюта даже ложку отложил.
Встал из-за стола и земно поклонился  скитнику.  -  Да  ты  ж  святой,
старче! Всем мирянам поведаю о твоем подвиге. На тебя ж молиться надо.
     - Богу, чадо. Я ж раб его покорный.
     - А не поведаешь ли, старче, отчего ты мир покинул?
     На вопрос Болотникова Назарий ответил не сразу;  он повернулся  к
иконе,  как бы советуясь с Богоматерью.  Долго сидел молчком,  а затем
заговорил тихим, глуховатым голосом:
     - Поведаю вам,  чада,  да простит меня господь...  Был я в младых
летах холопом боярина старого и благочестивого. Зело почитал он творца
небесного  и  в  молитвах  был усерден.  Перед кончиною своею духовную
грамоту написал.  Собрал нас,  холопей,  во дворе и волю свою изъявил.
"Служили мне честно и праведно, а ныне отпущаю вас. Ступайте с богом".
Через седмицу преставился боярин,  и побрели мы новых  господ  искать.
Недолго бродяжил в гулящих.  Вскоре пристал к слуге цареву - дворянину
Василью Грязнову. Тот сапоги да кафтан выдал, на коня посадил. Молвил:
"Ликом ты пригож и телом крепок. Будешь ходить подле меня".
     А тут как-то на Николу полонянка в поместье оказалась.  Татары ее
под  Рязанью  схватили.  На деревеньку набежали,  избы пожгли,  старых
побили,  а девок в степь погнали.  Не видать бы им волюшки, да в Диком
Поле  казаки  отбили.  Вернулась  Настена  в деревеньку,  а там затуга
великая,  по пожарищу псы голодные бродят и  сплошь  безлюдье,  нет  у
девки  ни  отца,  ни  матери  - поганые посекли.  С торговым обозом на
Москву подалась,  там сородич ее проживал.  Да токмо не довелось ей  с
братом  родным  свидеться.  Занедужила  в  дороге,  а  тут  - поместье
Грязнова.  Купцы девку в людской оставили  -  и  дале  в  Москву.  Тут
впервой я ее и приметил. Ладная из себя, нравом тихая.
     Как поправилась,  дворянка Настену при себе  оставила,  в  сенные
девки определила.  Мне в ту пору и двадцати годков не было.  Все ходил
да на  Настену  засматривался,  пала  она  мне  на  сердце,  головушку
туманила.  Да  и  Настена  меня  средь  челяди  выделяла.  В перетемки
встречались с ней,  гуляли подле хором. Настена суженым меня называла,
отрадно  на  душе  было.  На  Рождество надумали Грязнову поклониться,
благословения просить.
     Вечером пришли  мы с Настеной к дворянину.  Тот был наподгуле,  с
шутами балагурил,  зелена вина им подносил.  Увидел  Настену,  кочетом
заходил: "Ты глянь, какая краса-девка у меня объявилась. Ух, статная!"
В ноги ему поклонился:  "Дозволь,  батюшка, в жены Настену взять. Мила
душе моей.  Благослови,  государь".  А тот все вокруг Настены ходит да
приговаривает:  "Ух,  красна девка, ух, пригожа!" На меня же и оком не