- Энта куды, паря?
     Болотников окинул взглядом мужиков - хмурых, забитых - и в глазах
его полыхнул огонь.
     - Ведомо куда.  От кого лихо терпим? Вот по нам и ударить. Да без
робости, во всю силу.
     - Вон ты куда,  парень...  дерзкий,  - молвил старик. И непонятно
было: то ли по нраву ему речь Болотникова, то ли нелюба.
     Ерема уставился на Иванку вприщур,  как будто увидел перед  собой
нечто диковинное.
     - Чудно, паря. Нешто разбоем счастье добывать?
     - Разбоем тать промышляет.
     - Все едино чудно. Мыслимо ли на господ с топором?
     - А боярские неправды терпеть мыслимо?  Они народ силят,  голодом
морят - и все молчи?  Да ежели им поддаться,  и вовсе ноги  протянешь.
Нет, мужики, так нужды не избыть.
     - Истинно,  парень.  Доколь  на  господ  спину  ломать?  Не  хочу
подыхать  е голоду!  У меня вон семь ртов,  - закипел ражий горбоносый
мужик, заросший до ушей сивой нечесаной бородой.
     - Не  ершись,  Сидорка,  -  строго  вмешался  пожилой кривоглазый
крестьянин с косматыми,  щетинистыми бровями.  - Так  богом  заведено.
Хмель в тебе бродит.
     - Пущай речет,  Демидка.  Тошно! - вскричал длинношеий, с испитым
худым лицом крестьянин.
     Мужики загалдели, затрясли бородами:
     - Бог-то к боярам милостив!
     - Задавили поборами! Ребятенки мрут!
     - А владыке что? На погосте места всем хватит.
     - Старцы владычные свирепствуют!
     - В железа сажают. А за что? Чать, не лихие.
     - Гнать старцев с деревеньки!
     - Гнать!
     Мужики все  шумели,  размахивали  руками,  а  Болотникову   вдруг
неожиданно подумалось:
     "Нет, скитник  Назарий,  неправедна  твоя  вера.  Взываешь  ты  к
молитве и терпению, а мужики вон как поднялись. Покажись тут владычный
приказчик - не побоятся огневить,  прогонят его с деревеньки. Не хочет
народ терпеть, Назарий. Не хочет!"
     И от этих мыслей на душе посветлело.
     Мужики роптали  долго,  но  вскоре на рощицу набежал ветер,  небо
затянулось  тучами,  и  посеял  дождь.  Селяне  поднялись  с  лужайки,
разбросали по обычаю хлебные лесенки и побрели по избам.
     Сидорка подошел к парням.
     - Идем ко мне ночевать.
     Лицо его было смуро,  с него не сошла еще озлобленность, однако о
прохожих он не забыл.
     Сидорка привел парней к обширному двору на две  избы.  Одна  была
черная,  без печной трубы;  дым выходил из маленьких окон, вырубленных
близ самого потолка. Против курной избы стояла на подклете изба белая,
связанная с черной общей крышей и сенями.
     - Добрые у тебя хоромы, - крутнув головой, проговорил Васюта.