Вот и я не смог. И мы окончательно отпрянули. Итог нашей встречи был
теперь совершенно непонятен.
И тут мы услышали, как заревел наш маленький ангел и бесконечный
засранец. Жена взяла его на руки, долго ходила с ним по комнате, напевала
идиотское баю-бай, потом не менее идиотское что-то блатное, но мальчик ревел
все страшнее, уже стекла дрожали, соседи внизу проснулись, неужели снова
пеленки менять?! Жена со слезами на глазах бросилась ко мне: "Спаси и
помоги, у ребенка пропали любимые игрушки - волчок, веревочка и доллар!".
Мишель, я строго посмотрел на него, где ты - там и волчок, а где волчок -
там и доллар, но скажи: веревочка тебе зачем?
- Не знаю, - Мишель сжал губы, - красиво!
Веревочка - и красиво! Тоже мне первый луч на центральной главе
Покровского собора! Мишель, ты - хитрая бестия, ты тонкая штучка, но меня не
проведешь, я твои приемы знаю, я твои хитрости перед сном учил, колись,
подлец!
- У меня, - Мишель тщательно огляделся, - есть враги. Волчком я их
отвлекаю, доллар - для засады, веревочка - для расправы.
Чтобы у Мишеля были враги? У моего Мишеля? У этого чуда с волосками из
левой ноздри? Где они? За что? Да как им только не стыдно обижать его?
Жена вцепилась в Мишеля, чтобы он игрушки отдал, Мишель испугался, я
отвел жену в сторону и приласкал: "Глупенькая, это же Мишель! Сам! С ним так
нельзя, вспомни кота, с ним по-другому надо, я уже знаю, как, иди к ребенку,
ему же всего месяц, или полтора, или год - не помню, зачем его одного
оставлять? А здесь я сам все улажу". Жена не поверила и, рыдая, убежала.
Мишель прилег, я тоже хотел, но ведь у нас теперь точно ничего не
получится.
Поэтому я остался стоять.
Мишель попытался снять носки, не смог, сняли вдвоем, но от этого стало
еще хуже - в комнате прочно установился запах прогнившей соломы.
- Ты бы хоть носки стирал. Или ноги мыл, - сказал я Мишелю.
- Времени нет, - уклончиво ответил Мишель.
- Мишель, а тебе что больше нравится - моментально замерзающие девушки
зимой или постепенно потеющие женщины летом? - терпеливо и мягко спросил я
Мишеля, потому что терпение и мягкость - вот два лучших подхода к Мишелю, а
их симбиоз, я надеялся, непременно должен дать ожидаемый результат.
- Игорек, врать я больше не могу, устал, но Сурикова я очень люблю,
особенно одну там на заднем плане в платке. Вспоминаешь?
Никакого Сурикова я никогда не видел, но на всякий случай понимающе,
разумеется, кивнул.
- Вспомнил? А еще прибалты, вот беда... - Мишель, кажется, растаял и стал
говорить о сокровенном.
- Мишель, солнышко, пошли ты их всех на хуй, - посоветовал я ему от
чистого сердца.
- Всех?! - не поверил Мишель.
- Конечно, всех, а прибалтов - в первую очередь, проживем как-нибудь без
их любимого тмина, - я решил вызвать Мишеля на полную откровенность.
- Как же я сам раньше не догадался? - Мишель просветленно крутил в руках
веревочку. - И им будет легче, и мне спокойней. А приватизация? А союзный
договор? А конвертируемость рубля? - снова разволновался он.
- Проще надо быть, Мишель, - я старался как мог успокоить его, - ближе к