скажу! Главное, что попала! Попала - не пропала!
Когда злые дети из соседних квартир, подъездов и домов учат меня
гадостным всяким штукам, я им отвечаю именем Неоплатона, и они пугаются,
отступают, бегут в свои семейства и жалуются; тогда тень кошмарных
московских вечеров повисает над нами. Со мной во дворе уже никто играть не
хочет, я совсем об этом не жалею, Неоплатон мне дороже!
Меня преследуют тени котлована. Когда я вечером или ночью писаю, они меня
щекочут. Утром - редко, днем - никогда не щекочут.
Неоплатона они тоже преследуют. Он же теперь живет вместе с нами, я забыл
об этом сказать, у него есть отдельная тарелочка, я ее мою, а если я забываю
помыть, Неоплатон сам помоет. Я так люблю эти легкие нитки поперек вытертой
тарелки с нашего прозрачного китайского полотенца, обнимающего нашу кухонную
вешалку. И Неоплатон тоже любит.
Ничего нам с папой не надо, ни прелестей, ни радостей от жизни мы не
ждем, единственное наше желание - чтобы до котлована было рукой подать.
Давно его обещают, вот вырыли котлован у дома, еще бабушка была жива, хоть
внуки мои на метро поездят, вышел из дома и сразу в метро, чем плохо. Но эти
жестокие планы, эти скомканные в гармошку, как в пятилетку, года - и ничего
не построено, и неизвестно когда будет, а мы так хотим метро и больше не
можем быть при котловане.
Мы с папой так решили - если через пару лет на месте проклятого котлована
не будет новой станции метро "Неоплатоническая", то котлован зароем, а на
строителей и их начальников пустим Неоплатона. Он уже согласился и даже сам
первый попросил.
Папа постоянно чешет член. А все потому, что до метро ехать далеко,
автобусы ходят редко, а под боком вонючая яма, терзающая нас и Неоплатона,
живущего в нашем сердце и наяву.
Когда я был маленький и хотел крови, я представлял себе, что я -
Неоплатон, а мой противник - Платон, и я тогда бил его беспощадно.
К нам в гости приезжал известный публицист. Папа его водкой поил-поил,
меня дважды в магазин посылали, в итоге он согласился, что те тридцать
минут, что мы ждем автобуса, - отнимаются у вечности, обещал статью
написать, будет статья - все сразу все поймут, и метро у нас будет. А что
вечность, спросил папа, знаешь ли ты жуткие московские вечера? Мне ли их,
публицист даже пить перестал, не знать, когда всю жизнь утром чего-нибудь
ждешь, днем тоже ждешь чего-нибудь, а потом вечер - и ждать уже нечего, хотя
мне ничего не надо, просто ждать надоело, как бы так сделать, чтобы ничего
не ждать, чтобы утром вставать и уже ни на что не рассчитывать? А я в
детстве маленьких обижал, сказал папа. И я обижал, как же без этого, ответил
публицист. Ну и ладно, заключили оба, это ведь у нас была одна отдушина -
подойти и повалить. Публицист захрапел, мы с папой его спать положили, утром
он встал, весь похмельный, поехал в редакцию писать о том, как в городе
плохо с водкой.
Каждое утро мы с папой идем на остановку, автобуса ждать, папе на работу,
мне в школу, папе долго ехать, сначала до метро, потом в метро, потом из
метро, мне же остановки две на автобусе, недалеко совсем по сравнению с