стройного деревца в конце пути тебя ждет куча навоза. Но я все ждал, что
Петя перестанет быть этой кучей и вернется ко мне тем тонким и
одухотворенным растением, когда я его впервые заметил.
Мне уже ничего не хотелось - только бы поскорее кончилось это лето. Что
может быть страшнее лета в городе в сочетании с неразделенным педофилизмом?
Мерзкое место этот ЮНЕСКО! И чего они там бесконечно фантазируют?
Объявили бы еще, что ли, год козы!
Осенью все дети идут в школу. Вот и Петя закончил наконец свой детский
сад - и ему пришла пора пойти в первый класс, отведать все прелести русской
школы. Разумеется, я искал ему форму и учебники, а по вечерам мы занимались
математикой.
У бабки возникли новые грандиозные планы. Она собралась отремонтировать
квартиру, а затем купить машину и огород. "Кажется, я свое отпедофилил", -
решил я.
В каждой приличной семье нужно иметь своего педофила. Каждый педофил до
определенного предела может заменить няньку, репетитора и баяниста. На нас,
педофилах, конечно, каждый рад воду возить! Ведь на какие только жертвы мы,
педофилы, не идем ради наших детей! Но нельзя спекулировать на педофиле -
тогда педофил может перестать им быть. Тем более, что я никогда не мог
отличить побелку от капота, а циклевку от покрышки. И потом - что я буду
делать на огороде?! Кур сажать? Или цыплят на грядке полоть?
Первого сентября мы с бабкой повели Петю в школу. Он капризничал и
упирался, даже укусил меня за палец. Осторожно поглядывая на Петю, массируя
укушенный палец, я недоумевал: как же я, опытный гетеросек, узнавший на
своей коже пятерых советских вождей, мог попасться в сети к этому кретину и
поросенку? Блеск глаз, скромное обаяние неокрепших молочных желез, розовые
детские пятна, сильная историческая аллюзия - все это разом куда-то
подевалось. А на их место пришла тупость набирающего себя веса. Я проклинал
мой педофильский романтизм - ясно же было с самого начала, что русские дети
такие же точно бляди, как и породившая их реальность. Русские дети полностью
ей адекватны.
На школьном дворе собралось много детей, часть из них была ничего -
тонкие, стройные и тоже кого-то напоминали. Но мне уже было все равно. Дети
- ладно, они, может, действительно, цветы и чудо, но ведь у каждого чуда
есть родственники!
Я разговорился с учительницей младших классов. Именно ей мы отдавали
нашего Петю. У нее также были неприятности - только что ее выгнали из
стриптиза за разврат и постоянное недовольство собой; она чувствовала, что
способна значительно на большее, чем мог дать ей простой стриптиз.
Чем дольше я смотрел на нее, чем сильнее в душе просыпалось что-то давно
знакомое и забытое. Женщина еще способна, оказывается, вот так сразу, с
налета меня возбудить! В конце концов, если никак нельзя без любви, то лучше
все-таки любить женщину, чем ребенка.
"Эй, педофелюга, - привычно окликнула меня Петина бабушка, - ребенка надо
будет после уроков забрать и покормить". "Все, старая, - я с удовольствием
плюнул ей в лицо, - нет больше вашего педофила. Теперь как-нибудь сами".
Бабушка заохала, обещала оставить нас с Петей одних на всю долгую
московскую ночь. "Что вы делаете сегодня вечером?" - спросил я довольно
неуклюже учительницу, лихорадочно вспоминая, как надо приставать и
ухаживать. "Что скажете", - легко согласилась она. "Тогда, - обрадовался я,