Современная наука все еще добивается  ответа  на  вопрос  -  какие  тайные
составы употребляли египтяне, бальзамируя своих покойников, чтобы их  лица
не сгнивали в течение многих  веков.  Эта  таинственная  загадка  все  еще
бросает вызов современной науке двадцатого века".
     Он замолчал и положил мою тетрадку. Я почти что ненавидел его  в  эту
минуту.
     - Твой, так сказать, экскурс в науку на этом кончается, -  проговорил
он тем же ядовитым голосом. Никогда бы не подумал,  что  в  таком  древнем
старикашке столько яду. - Но ты еще сделал внизу небольшую приписку  лично
мне, - добавил он.
     - Да-да, помню, помню! - сказал я. Я заторопился, чтобы он  хоть  это
не читал вслух. Куда там - разве  его  остановишь!  Из  него  прямо  искры
сыпались!
     - "Дорогой мистер Спенсер! - Он читал ужасно громко. - Вот все, что я
знаю про египтян. Меня они почему-то не очень интересуют, хотя Вы  читаете
про них очень хорошо. Ничего, если Вы меня провалите, - я  все  равно  уже
провалился  по  другим  предметам,  кроме   английского.   Уважающий   вас
Х_о_л_д_е_н_ К_о_л_ф_и_л_д".
     Тут он положил мою треклятую тетрадку и посмотрел на меня так,  будто
сделал мне сухую в пинг-понг. Никогда не проще ему, что  он  прочитал  эту
чушь вслух. Если б он написал такое, я бы ни за что не прочел, слово  даю.
А главное, добавил-то я эту проклятую приписку, чтобы ему не было  неловко
меня проваливать.
     - Ты сердишься, что я тебя провалил, мой мальчик? - спросил он.
     - Что вы, сэр, ничуть! - говорю. Хоть бы он  перестал  называть  меня
"мой мальчик", черт подери!
     Он бросил мою тетрадку на  кровать.  Но,  конечно,  опять  не  попал.
Пришлось мне вставать и подымать ее. Я ее положил  на  "Атлантик  мансли".
Вот еще, охота была поминутно нагибаться.
     - А что бы ты сделал на моем месте? - спросил  он.  -  Только  говори
правду, мой мальчик.
     Да, видно, ему было здорово не по себе оттого, что он меня  провалил.
Тут, конечно, я принялся наворачивать. Говорил, что я умственно  отсталый,
вообще кретин, что я сам на его месте поступил  бы  точно  так  же  и  что
многие не понимают, до чего трудно быть  преподавателем.  И  все  в  таком
роде. Словом, наворачивал как надо.
     Но самое смешное, что думал-то я все время о другом. Сам наворачиваю,
а сам думаю про другое. Живу я в Нью-Йорке, и думал  я  про  тот  пруд,  в
Центральном  парке,  у  Южного  выхода:  замерзает  он  или  нет,  а  если
замерзает, куда деваются утки? Я не мог себе  представить,  куда  деваются
утки, когда пруд покрывается льдом  и  промерзает  насквозь.  Может  быть,
подъезжает грузовик и увозит их куда-нибудь в зоопарк? А может, они просто
улетают?
     Все-таки у меня это хорошо  выходит.  Я  хочу  сказать,  что  я  могу
наворачивать что попало старику Спенсеру, а сам  в  это  время  думаю  про
уток. Занятно выходит, но когда разговариваешь  с  преподавателем,  думать
вообще не надо. И вдруг он меня перебил. Он всегда перебивает.
     - Скажи, а что ты по этому поводу  думаешь,  мой  мальчик?  Интересно
было бы знать. Весьма интересно.
     - Это насчет того, что меня вытурили из Пэнси? - спрашиваю.  Хоть  бы