горячего желания выжить во что бы то ни стало. Глаза Лакассаня горели
безумной жаждой убийства, и пан Кшиштоф понял, что имеет дело с
маньяком, который не остановится, пока не доведет задуманное дело до
конца. Это понимание едва не отняло у него последние остатки сил, но тут
рядом вдруг появился всадник на высоком белом жеребце.
Всадник этот был одет в генеральский мундир, ладно сидевший на его
стройной, почти юношеской фигуре. Позднее пан Кшиштоф не раз поражался
тому, как много он успел заметить в этот краткий миг между жизнью и
смертью. У генерала было совсем мальчишеское лицо с небольшими
бакенбардами и легким, никогда не знавшим бритвы темным пушком на
верхней губе, густые брови, пухлые мальчишеские губы, которые, казалось,
были готовы всякую минуту сложиться в любезную улыбку, слегка
раздвоенный подбородок и немного вздернутый, с широкими ноздрями нос. На
его мундирном сюртуке поблескивали ордена - Георгий 3-й степени,
Владимир 2-й и Мальтийский крест. Это был Кутайсов - молодой, но
подающий большие надежды начальник артиллерии, которого весьма хвалил и
выделял Кутузов, тот самый Кутайсов, который накануне сражения издал
приказ, обязывавший артиллерию жертвовать собою и стрелять до
последнего, пока противник не сядет верхом на пушки. Проезжая вместе с
Ермоловым из штаба Кутузова на левый фланг, он увидел, что батарея
Раевского захвачена. Генералы развернули резервный батальон Уфимского
пехотного полка, собрали разрозненные остатки отступавших частей, в том
числе и некстати подвернувшийся им под руку отряд пана Кшиштофа, и
отбили батарею, поголовно истребив засевших там французов.
Пан Кшиштоф Огинский ничего этого не знал и знать не хотел. Весь мир
для него сузился до размеров приставленного к его переносице
пистолетного дула, и все его помыслы были лишь о том, чтобы отвести от
себя неминуемую гибель. Вид молодого генерала, который, размахивая
шпагой, посылал людей в атаку, словно спустил в душе пана Кшиштофа
какую-то до предела сжатую пружину. Резким движением перехватив у
запястья сжимавшую пистолет руку Лакассаня, пан Кшиштоф вырвал оружие.
Лакассань пытался ему помешать, но пан Кшиштоф был сильнее. Словно
только теперь вспомнив о своем физическом превосходстве, он сбросил с
себя француза, как котенка, перехватил пистолет, взявшись за рукоять, и,
почти не целясь, выстрелил в стоявшего совсем рядом Кутайсова.
Выстрел оказался точным, и двадцативосьмилетний генерал, выронив
шпагу, замертво упал с седла. В суматохе боя никто не видел, кем была
выпущена сразившая начальника русской артиллерии пуля, - никто, кроме
лежавшего рядом с паном Кшиштофом Лакассаня. Но даже и он не сразу
понял, что произошло. Оттолкнувшись от земли, Лакассань снова бросился
на Огинского и вцепился ему в горло левой рукой, правой нашаривая за
голенищем сапога тонкий, как змеиное жало, стилет.
Пан Кшиштоф ударил его по лицу разряженным пистолетом и наподдал
коленом, сбросив с себя. В следующее мгновение Огинский уже сидел на
Лакассане верхом, прижав лезвие сабли к его горлу.
- Уймись, негодяй! - прохрипел он. - Разве ты не видел, что я
сделал?
В это время у него за спиной кто-то закричал:
- Начальник артиллерии убит! Генерал-майор Кутайсов убит!
- Слышите? - хрипло спросил пан Кшиштоф, свободной рукой размазывая