Пан Кшиштоф отер белой перчаткой потное, покрытое  пороховой  копотью
лицо, отчего перчатка мгновенно сделалась  серой,  и  вынул  из  кармана
короткую трубку. Вокруг кипела самая страшная  битва  из  всех,  которые
доводилось видеть Огинскому, и он  испытывал  настоятельную  потребность
немного перевести дух и успокоиться,  прежде  чем  снова  очертя  голову
броситься в этот ревущий и вопящий на разные голоса ад. Кроме того,  ему
следовало как следует обдумать свои  дальнейшие  действия.  Составленный
для него Мюратом черновой план никуда не годился, как всегда оказываются
ни на что  не  годными  все  составленные  накануне  сражения  подробные
диспозиции. Русские войска стояли и перемещались по полю совсем не  так,
как ожидалось, и пан Кшиштоф, который, согласно плану Мюрата, должен был
нанести русской армии удар в спину, никак не  мог  эту  спину  отыскать.
Всюду, куда бы он ни направился, его встречали стены  штыков,  частоколы
грозно уставленных пик, молнии обнаженных сабель и свинцовый град  пуль.
Он потерял уже пятерых членов своего небольшого отряда  -  потерял  безо
всякой пользы для дела, просто потому, что без  потерь  провести  группу
людей через это грохочущее пекло не было никакой возможности.
   В момент выхода  из  лагеря  в  отряде  Огинского  было  два  десятка
кавалеристов - отчаянных рубак и отборных сорвиголов, как отрекомендовал
их пану Кшиштофу сам Мюрат, знавший толк в кавалерии и наездниках.  Пана
Кшиштофа  удивила  та  воистину  волшебная  быстрота,  с   которой   был
сформирован этот отборный отряд. Этому могло быть множество  объяснений,
но наиболее правдоподобными Огинскому казались два: первое -  что  отряд
был сформирован заранее и только ждал случая быть  пущенным  в  дело,  и
второе - что Мюрат сам не верил в  успех  своего  замысла  и  послал  на
верную погибель первых подвернувшихся под руку людей во главе  со  своим
провинившимся  порученцем.  Так  или  иначе,  теперь  под  началом  пана
Кшиштофа Огинского осталось  полтора  десятка  сабель,  с  которыми,  по
замыслу маршала, он должен был если не решить  исход  сражения,  то,  по
крайней мере, бросить на чашу весов жизнь одного из самых  прославленных
и талантливых русских полководцев.
   "Исход сражения, - сказал ему Мюрат в тот памятный вечер, - сплошь  и
рядом зависит от нелепейших  мелочей:  не  вовремя  пролившегося  дождя,
застрявшего в грязи обоза, изданного  каким-нибудь  идиотом  панического
вопля или случайной пули,  оборвавшей  жизнь  храброго  генерала.  Я  не
господь бог и не могу пролить дождь на головы русских. Не в моей  власти
поразить Кутузова молнией,  но  организовать  шальную  пулю,  которая  в
нужное мне время просвистит  в  заранее  выбранном  месте,  я,  как  мне
кажется, могу. Поправьте меня, если  я  ошибаюсь".  -  "О  нет,  сир,  -
отвечал на это пан Кшиштоф, - вы совершенно правы. Вопрос  лишь  в  том,
что это за место и что за время. Рука же,  которая  наведет  пистолет  в
цель  и  спустит  курок,  находится  в  вашем  полном  распоряжении".  -
"Прекрасно, - сказал Мюрат, -  превосходно!  Я  не  сомневался  в  вашей
преданности. Однако мне кажется, что существует еще один вопрос, который
необходимо решить прежде, чем вы отправитесь в путь. Преданность требует
награды, не так ли? Я хочу, чтобы вы знали: в  случае  успеха  вас  ждет
богатство и моя горячая дружба. Что же касается неудачи...  Единственным
оправданием в таком случае для меня будет ваша смерть на поле боя.  Если
же вы не выполните моего поручения и останетесь  при  этом  в  живых,  я
лично позабочусь  о  том,  чтобы  ваша  жизнь  была  короткой  и  полной