он прокричал приказ рассредоточиться и, рванув повод, повернул  коня  за
секунду до того, как ядро ударило прямиком в то место, где он только что
находился.
   Внутренности  пана  Кшиштофа  сжались  в  ледяной  комок  размером  с
горошину. Он был, несомненно, прав, когда расценил поручение Мюрата  как
дьявольски изощренный способ казни. Здесь, на этом  страшном  поле,  его
ждала неминуемая смерть, и теперь Огинский лихорадочно  думал  только  о
том, как  ее  избежать.  Сделать  это  было  трудно,  почти  невозможно,
поскольку рядом с ним неотлучно находился Лакассань.
   Пан Кшиштоф снова  обернулся.  Его  люди  рассредоточились  по  полю,
перестав  служить  завидной  мишенью  для   артиллерии,   но   проклятый
Лакассань, как и следовало ожидать,  остался  при  нем.  Он  по-прежнему
держался слева и чуть позади, продолжая  сверлить  спину  пана  Кшиштофа
холодным, ничего не выражающим взглядом своих рыбьих глаз. Он  напоминал
идеально   натренированного   сторожевого   пса,   получившего   команду
"охранять" и ждущего лишь  подходящего  случая,  чтобы  мертвой  хваткой
вцепиться в глотку своей жертве. Огинскому  вовсе  не  улыбалось,  чтобы
слюнявые челюсти этого монстра сомкнулись на  его  шее,  и  он,  кое-как
справившись с собой, начал понемногу прикидывать, как  бы  ему  половчее
избавиться от своего неразлучного спутника. Лакассань, впрочем, явно  не
сомневался в намерениях пана Кшиштофа и,  вероятно,  поэтому  все  время
держал на виду заряженный пистолет со взведенным курком.
   Пока рассыпавшийся по полю отряд, избегая стычек, двигался в  сторону
батареи Раевского, бой там затих, и над  заваленным  трупами;  затянутым
густым  пороховым  дымом  холмом,   два   раза   качнувшись,   поднялось
трехцветное французское  знамя.  При  виде  этого  знамени  пан  Кшиштоф
испытал некоторое облегчение: теперь у него не было никакой нужды очертя
голову лезть в эту мясорубку.
   - Мы опоздали, - сказал подъехавший сзади Лакассань. -  Пожалуй,  нам
следует поискать способа проникнуть в тыл  неприятельской  армии.  Здесь
доблестные французские войска обошлись без нашей помощи.
   Пан Кшиштоф, не отвечая, отвернулся от него и поднял  кверху  руку  в
перчатке, подавая своим людям сигнал сбора. Он по-прежнему был во власти
непереносимого  страха  смерти  и  действовал  как   во   сне,   целиком
поглощенный обдумыванием единственного вопроса: как  ему  избавиться  от
Лакассаня.
   Отряд рысью  двинулся  по  покрытому  колючей  стерней  полю,  обходя
стороной холм, на котором находилась захваченная французами  батарея.  В
отдалении, скрытые  клубами  пыли  и  дыма,  перемещались  массы  войск,
сверкало оружие  и  вспухали  белые  облачка  разрывов.  Здесь  бой  уже
закончился - вернее, переместился в сторону. Повсюду виднелись убитые  и
раненые, по земле было во множестве разбросано  оружие.  Лошади  пугливо
шарахались, обходя стороной мертвые тела и стонущих, взывающих о помощи,
изувеченных людей.  Справа  от  себя  пан  Кшиштоф  приметил  неглубокую
лощину, которая могла послужить его отряду и, прежде всего, ему  самому,
недурным укрытием от посторонних глаз и, главное, от  губительного  огня
французской   артиллерии.   Огинский   чувствовал,   что   еще    одного
артиллерийского обстрела он попросту не перенесет и, позабыв  обо  всем,
пустится наутек, как это бывало с ним уже неоднократно.
   Спуститься в лощину  ему,  однако,  так  и  не  удалось,  потому  что