только спокойных и невозмутимых глаз незнакомца. Она превзошла себя.  Занони
слушал и следил за ней со вниманием, но  не  выказывал  ни  малейшего  знака
одобрения. Ничто не изменило холодного и почти презрительного выражения  его
лица. Виола, игравшая  роль  женщины,  которая  любит,  не  будучи  любимой,
никогда так живо не чувствовала своей роли. Она  проливала  истинные  слезы,
это было зрелище почти ужасное. Ее унесли  со  сцены,  утомленную  в  высшей
степени, почти без чувств, посреди бури рукоплесканий. Все зрители поднялись
разом, замахали платками, цветы и венки наводнили  сцену.  Мужчины  плакали,
женщины рыдали.
     - Боже мой! - воскликнул один знатный неаполитанец. - Она зажгла во мне
непреодолимый восторг. Сегодня же ночью она будет моею; ты  все  приготовил,
Маскари?
     - Все, синьор. А молодой англичанин?
     - Этот надменный варвар? Я уж говорил тебе, что он поплатится кровью за
свое безумие; я не хочу иметь соперников.
     - Но он англичанин! При убийстве англичанина всегда проводят следствие.
     - Разве море не достаточно глубоко и земля не  довольно  обширна,  чтоб
скрыть тело человека? Наши сбиры {Полицейские стражники в Италии.} немы  как
могила; а меня... кто осмелится подозревать, обвинять князя N... Подумай  об
этом!.. Сегодня вечером. Я полагаюсь на тебя... его убьют  воры,  понимаешь?
Страна изобилует ими; ограбьте  его,  чтоб  придать  более  правдоподобности
этому убийству. Возьми с собою трех человек, остальные составят мой конвой.
     Маскари пожал плечами и поклонился в знак повиновения.
     Улицы Неаполя не были тогда так безопасны, как теперь, и  экипажи  были
роскошью менее дорогою и более необходимой.  Экипаж,  служивший  обыкновенно
молодой артистке, не приехал в этот вечер; Джионетта  слишком  хорошо  знала
красоту своей барышни и дерзость ее поклонников, чтобы смотреть без ужаса на
перспективу возвращения пешком. Она  объяснила  свое  затруднение  Глиндону,
который стал умолять Виолу, оправившуюся наконец от сильного волнения, взять
его карету. До этой ночи она, может быть, и приняла бы такую услугу,  но  по
той или по другой причине на этот раз она наотрез  отказалась.  Раздраженный
Глиндон удалился с довольно грустным видом. Джионетта остановила его.
     - Подождите, синьор, - сказала она  почти  ласковым  тоном,  -  дорогая
синьора чувствует себя нехорошо; не сердитесь на нее; я заставлю ее решиться
принять ваше предложение.
     Глиндон стал ждать.
     После  короткого  разговора  между  Джионеттой   и   Виолой   последняя
согласилась. Они сели в карету, а Глиндон остался у  подъезда  театра,  чтоб
вернуться к себе пешком.
     Вдруг предостережение Занони пришло ему на память; он забыл  о  нем  во
время своей ссоры с Виолой, но сейчас решил внять ему и осмотрелся в надежде
увидеть кого-нибудь из  своих  знакомых.  Целая  толпа  ринулась  из  дверей
театра; его толкали, тискали, но он не видел ни одного знакомого лица.
     Стоя таким образом  в  нерешительности,  он  вдруг  услыхал  свое  имя,
произнесенное голосом Мерваля, и, к своему величайшему  облегчению,  заметил
своего друга, пролагавшего себе дорогу сквозь толпу.
     - Я вам нашел, - сказал он, - место в карете графа  Цетоксы.  Пойдемте,
он ждет нас.
     - Как вы добры! Как вы меня нашли?
     - Я встретил в коридоре Занони. "Ваш друг стоит у  подъезда,  -  сказал