сердца.
- Да, Виола! Я тоже мог бы любить тебя! Но совсем другой любовью!
Сколько страданий! Цветок, растущий на скале, окружает ее благоуханием. Еще
немного, и цветок мертв, а скала по-прежнему стоит, покрытая снегом, и
солнце по-прежнему освещает ее. Подумай об этом. Опасность постоянно
окружает тебя. В продолжение нескольких дней ты еще можешь скрываться от
преследователя, но приближается час, когда твое спасение будет только в
бегстве. Если ты любима англичанином любовью, достойной тебя, то твое
счастье будет ему так же дорого, как его собственное. Если нет, есть еще
место, где ты найдешь любовь, более почтительную, и добродетель, менее
подвергающуюся опасности от силы и хитрости. Прощай, я могу видеть свою
судьбу только сквозь неясный туман. Я знаю по крайней мере, что мы увидимся,
но узнай теперь же, нежный цветок, что для твоего отдыха есть места менее
грубые, чем скала.
Он встал и дошел до наружной двери, у которой молчаливо стояла
Джионетта. Занони осторожно положил свою руку на ее плечо. Потом тоном
беспечного кавалера сказал:
- Синьор Глиндон любит твою госпожу; он может жениться на ней. Я знаю
твою преданность. Заставь ее отказаться от меня. Я же похож на перелетную
птицу.
Он опустил в руку няньки кошелек и исчез.
"IV"
Дворец Занони находился в одном из кварталов, редко посещаемых. Его и
теперь еще можно видеть, но уже в развалинах и с разрушенными стенами, как
памятник великолепия рыцарства, давно исчезнувшего из Неаполя вместе с
благородными сынами Нормандии и Испании.
При входе в комнаты, предназначенные для уединения, два индийца в
национальных костюмах встретили Занони на пороге церемонными восточными
поклонами. Он приехал с ними из далеких стран, где, если верить слухам, он
жил в продолжение нескольких лет; но они не могли дать каких-либо сведений,
которые удовлетворили бы любопытство и подтвердили подозрения. Они говорили
только на своем родном языке.
За исключением этих служителей, его поистине царская свита состояла из
жителей города, сделавшихся благодаря его расточительной щедрости послушными
и скромными орудиями его воли.
Как в доме, так и в привычках хозяина не было ничего, что бы могло
подтвердить ходившие слухи. Он не был окружен, как рассказывали, воздушными,
сверхъестественными существами Альберта Великого и Леонардо да Винчи;
никакое бронзовое изображение, образец магической механики, не передавало
ему влияния светил. У него не было, для объяснения его богатства,
инструментов алхимика - ни тигля, ни металлов; он даже, казалось, и не
интересовался тайными науками, которые являлись источником высоких идей и
часто глубокого знания, которые были характерны для его разговоров. Ни одна
книга не занимала его в одиночестве; и если он когда-либо и черпал из них
свои познания, то теперь он читал лишь одну великую книгу природы, для всего
остального у него не было другого источника, кроме обширной, чудесной
памяти. Однако было одно исключение из этого общего правила.
В Риме, в Неаполе, всюду, где он жил, он выбирал в доме одну комнату и