итальянские ночи часто бывают опасны для нашего английского темперамента.
     - Нет, мне теперь лучше, это была минутная дрожь. Я сам  не  могу  дать
себе в этом отчета.
     Один молодой человек, около тридцати лет, наружность которого указывала
на его замечательное превосходство над всеми окружавшими, быстро обернулся и
пристально посмотрел на Глиндона.
     - Я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать, и, может быть, - прибавил
он с улыбкой, - я объясню это лучше, чем вы сами.
     Он повернулся при этом к остальным и продолжал:
     - Между вами нет ни одного,  господа,  который  не  чувствовал  бы,  по
крайней мере раз в жизни, особенно проведя ночь без сна и в  уединении,  как
странное и необъяснимое впечатление холода и ужаса пробегало по телу:  кровь
застывала, сердце останавливалось, тело дрожало, волосы  поднимались  дыбом,
вы не смели ни поднять глаз, ни взглянуть  в  темные  углы  комнаты;  у  вас
являлась какая-то страшная мысль, что-то сверхъестественное подходило к вам;
а потом, когда таинственная тишина  нарушалась,  вы  пытались  смеяться  над
вашей слабостью. Разве вы никогда не испытывали того, что  я  сейчас  описал
вам? Если да, то вы можете  понять,  что  перечувствовал  наш  молодой  друг
несколько минут тому назад,  даже  посреди  этой  волшебной  сцены,  посреди
наполненного благоуханием воздуха июльской ночи.
     - Вы совершенно верно определили чувство, охватившее  меня,  -  отвечал
Глиндон, очевидно сильно удивленный. - Но  какой  внешний  признак  мог  так
верно обнаружить мои впечатления?
     - Мне известны эти явления, - отвечал  иностранец.  -  Человек  с  моей
опытностью не может ошибаться.
     Все присутствующие  признались,  что  понимали  и  испытывали  то,  что
незнакомец сейчас описал.
     - Одно из наших национальных суеверий объясняет это так,  -  проговорил
Мерваль (тот, который первый заговорил с Глиндоном), - что в ту минуту,  как
вы чувствуете, что ваша кровь стынет, а волосы на голове  становятся  дыбом,
кто-то проходит по тому месту, где будет  ваша  могила.  Нет  такой  страны,
которая не объясняла бы каким-либо суеверием  это  странное  чувство;  между
арабами есть секта, которая полагает, что в такую минуту Бог  назначает  час
вашей смерти  или  смерти  кого-нибудь,  кто  вам  дорог.  Дикий  африканец,
воображение которого омрачено гнусными  обрядами  мрачного  идолопоклонства,
воображает, что дьявол тянет его в это время к себе  за  волосы:  вот  каким
образом смешное соединяется с ужасным.
     - Это, очевидно, ощущение чисто физическое и происходит от расстройства
желудка или волнения крови, - сказал молодой неаполитанец, с которым Глиндон
был приятелем.
     - Отчего же в таком случае все  народы  соединяют  с  ним  какой-нибудь
предрассудок,  какой-нибудь  суеверный  ужас  и  придают  ему   какое-нибудь
отношение связи между материальными элементами нашего существа  и  невидимым
миром, которым, как предполагают, мы окружены? Что касается меня, я думаю...
     - Что вы думаете? - спросил Глиндон, любопытство которого  было  сильно
возбуждено.
     - Я думаю, - продолжал незнакомец,  -  что  это  волнение  есть  только
выражение отвращения и ужаса  материи  перед  чем-нибудь  непреодолимым,  но
антипатичным всему нашему существу, перед какой-нибудь враждебной нам силой,
которой, к счастью, мы не в состоянии  постичь  из-за  несовершенства  наших