пришел к выводу, что мне это совсем не нравится.
     Подтянув к себе телефон, я взглянул на номер извещения и набрал  его.
Мне ответили, что посылку могут доставить прямо сейчас. Я сказал, что буду
ждать.
     Начинало смеркаться. Шум уличного движения чуть стих,  и  входящйй  в
раскрытые окна теплый воздух нес  с  собой  скучный  пыльный  запах  конца
трудового дня, запах выхлопных газов  и  отраженного  от  горячих  стен  и
тротуаров солнца, слабый запах пищи из тысяч ресторанчиков и  спускающийся
с холмов Голливуда тонкий - доступный только обладающему нюхом  охотничьей
собаки - особый аромат, который издают в жару эвкалипты.
     Я сидел и курил. Через десять минут в дверь постучали.  Я  открыл,  и
мальчик в форменной фуражке вручил мне маленький квадратный пакетик. Я дал
мальчику десять центов и  послушал,  как  он  беззаботно  насвистывает  по
дороге к лифту.
     Мои  имя  и  адрес  на  пакетике  были  написаны  чернилами  -  очень
аккуратными печатными буквами.  Я  разрезал  веревочку,  развернул  тонкую
коричневую бумагу и обнаружил  под  ней  дешевую  картонную  коробочку  со
штемпелем "Сделано в Японии". В такую коробочку  в  какой-нибудь  японской
лавочке вам упакуют резную фигурку животного или камешек  нефрита.  Крышка
была пригнана очень плотно.
     Стянув крышку и сняв сверху  бумажную  салфетку  и  кусочек  ваты,  я
обнаружил в коробочке золотую монету размером приблизительно с полдоллара,
ярко сверкающую, будто ее только что отчеканили.
     На одной ее стороне был изображен  орел  с  распростертыми  крыльями,
щитом вместо груди и инициалами "Е.Б." на левом крыле. Орел был заключен в
круг, а между окружностью и гладкой  необработанной  кромкой  монеты  была
надпись: "E PLURIBUS UNUM" и внизу год 1787.
     Я положил монету на ладонь. Монета  была  холодная  и  тяжелая,  и  я
почувствовал, как влажна моя ладонь под ней. На другой стороне монеты было
изображено солнце - восходящее или заходящее - над острой вершиной горы  и
вокруг - два венка,  похоже,  из  дубовых  листьев,  один  в  другом;  еще
какая-то надпись по-латыни и внизу имя: "Брэшер".
     Это был дублон Брэшера.
     Больше ни в коробочке, ни на бумаге ничего не  было.  Печатный  шрифт
ничего не говорил мне. Я не знал никого, кто бы таким пользовался.
     Наполовину наполнив кисет табаком,  я  завернул  монету  в  салфетку,
перехватил сверточек резинкой и сунул его в  кисет,  после  чего  наполнил
последний табаком доверху. Затем застегнул молнию и сунул кисет в  карман.
Запер надписанную оберточную бумагу, веревочку  и  коробочку  в  шкаф  для
хранения документов, сел за стол и набрал номер офиса Элиши  Морнингстара.
На другом конце  провода  телефон  прозвонил  восемь  раз,  мне  никто  не
ответил. Собственно, я так и предполагал. Повесив трубку,  я  поискал  имя
Элиши Морнингстара в справочнике, но его домашнего телефона там не было.
     Достав из  стола  заплечную  кобуру,  я  пристегнул  ее,  сунул  туда
автоматический кольт тридцать  второго  калибра,  надел  шляпу  и  пиджак,
закрыл окна, убрал виски в стол, погасил свет и уже  открыл  дверь  офиса,
когда зазвонил телефон.
     Звонок как звонок, но мне почудилось в нем что-то зловещее. Я замер в
напряженном ожидании, растянув губы в кривой ухмылке. За закрытыми  окнами
сияли неоновые огни. Воздух был абсолютно неподвижен,  в  коридоре  стояла