Отсюда особый интерес Ирвинга к фольклорному началу и даже известная
фольклоризация литературного материала самим писателем. Рип Ван Винкль
связан с американским фольклором и сам стал со временем восприниматься как
народный герой {L. LeFevre. Paul Bunyan and Rip Van Winkle.- "The Yale
Review", 1946, Autumn, vol. 36, N 1.}.
В этом смысле он символизирует старую докапиталистическую Америку, еще
не познавшую лихорадку предпринимательской деловитости.
Как отмечалось в критике, загадочная история Рип Ван Винкля,
исчезнувшего на двадцать лет, а затем вернувшегося домой, допускает
несколько трактовок {Ph. Yоung. Fallen From the Time: the Mythic Rip Van
Winkle."The Kenyou Review", 1960, Autumn, vol. 22, N 4, p. 568.}. Одну из
них предлагает сам Рип, рассказавший свою необычную историю о приключении в
Каатскильских горах. Правда, при этом находились люди, которые подмигивали
друг другу и корчили рожи (точно так же, как Бром Боне, на лице которого
появлялось лукавое выражение, когда при нем рассказывалась история Икабода
Крейна, изгнанного им из Сонной Лощины с помощью тыквы).
Согласно другой версии, которая остается нераскрытой в рассказе, так
же, как и таинственная встреча Икабода с всадником без головы в "Легенде о
Сонной Лощине", хитрый Рип, которому надоела тирания жены, просто убежал из
дома. Недаром же он вернулся сразу после смерти своей сварливой супруги, а
назвал себя, лишь удостоверившись, что она действительно скончалась.
Хотя рассказы Ирвинга, в отличие, например, от Гофмана, допускают
подобную трезвую, антиромантическую интерпретацию, в них есть и второй,
романтический план {Ср. анализ рассказа Ирвинга "Жених-призрак" в "Истории
американской литературы", т. 1. М., 1947, стр. 132, а также интересные
наблюдения Т. А. Ивановой в статье "Творческая встреча: Лермонтов и
Вашингтон Ирвинг ("Известия АН СССР. Серия литературы и языка", 1964, вып.
5).}. Писатель как бы хочет показать, что за видимыми фактами (уход Рипа в
горы, его возвращение спустя двадцать лет) скрывается, возможно, совсем
иной, романтический мир грез и призраков. Так, вместо видимого превосходства
новой Америки над старой, мы, по прочтении рассказа о Рипе Ван Винкле,
неожиданно для себя убеждаемся, что Америка после революции стала не лучше,
а менее поэтичной...
Это романтическое раздвоение реального и воображаемого - одна из
существенных черт художественного мышления американских романтиков. Ирвинг
был первым, у кого эти особенности проявились достаточно определенно. В
дальнейшем По, Готорн и Мелвилл наиболее полно выразили эту тенденцию.
Ирвинг 20-х годов, в отличие от раннего Ирвинга, автора "Салмаганди" и
"Истории Нью-Йорка", уже не был романтическим бунтарем. Впрочем, спорен
вопрос, был ли он им и в 1800-е годы. Несомненно, однако, что критическое
начало было гораздо сильнее в "Истории Нью-Йорка", чем в "Книге эскизов" или
последующих произведениях писателя.
Характеризуя общие тенденции творчества Ирвинга этого периода, А. А.
Елистратова справедливо отмечает, что "огонек жизни теплится в его
произведениях спокойным и ровным пламенем, питаемый "маслом радости" -
прекраснейшим горючим, по шутливому замечанию самого Ирвинга" {"История
американской литературы", т. 1, стр. 138.}.
В "Истории жизни и путешествий Христофора Колумба", созданной во второй
половине 20-х годов, удивительным образом сплетаются черты молодого,
задиристого Ирвинга и умеренного, покладистого Ирвинга позднего периода.