несколько ошалевших холмов перепрыгнули через Делавэр, и все легкое  пиво  в
форте Кристина скисло от этого звука!
   Один из наиболее драматических эпизодов сражения  разыгрывается,  когда
сабля Питера отсекает от  бока  шведского  военачальника  полную  крепчайшей
водки манерку и  карман,  набитый  хлебом  и  сыром.  Из-за  этих  лакомств,
свалившихся на землю посреди поля  сражения,  между  шведами  и  голландцами
началась невероятная  свалка,  и  всеобщая  потасовка  стала  в  десять  раз
яростней, чем прежде.
   Гиперболизация в  целях  пародийного  осмеяния  постоянно  используется
Ирвингом в описаниях воинских  подвигов  трех  голландских  губернаторов.  В
начале VI книги при изображении воинственного  Питера  Твердоголового  проза
Ирвинга переходит  в  выспренний  и  величественный  белый  стих.  В  манере
героического эпоса дан список голландских воинов,  выступающих  в  поход  на
коварных  шведов  (VI,  IV).  Описание  отрядов:  знаменитейших  голландских
рыцарей, проходивших через главные ворота города,  патетическое  по  внешней
форме, исполнено комизма. Вот идут  толстяки  небольшого  роста  в  коротких
штанах непомерной ширины, прославившиеся своими кулинарными  подвигами:  они
первые открыли  способ  варить  молочную  кашу.  За  ними  шагали  семейства
голландских рыцарей, каждое из которых имело свои особые заслуги. Одни  были
отъявленными хвастунами во хмелю, другие - доблестными  грабителями  птичьих
гнезд и одновременно изобретателями оладий из гречневой  муки,  третьи  были
известны кражами дынь на баштанах,  а  также  как  любители  жареных  свиных
хвостиков,  четвертые,  от  которых   ведут   свое   происхождение   веселые
трактирщики в Сонной Лощине,  владели  искусством  загонять  кварту  вина  в
пинтовую бутылку. Длинный  реестр  всевозможных  достоинств  славных  воинов
Питера Твердоголового завершается, как и подобает в таких случаях,  предками
самого летописца - Никербокерами  из  Скагтикока,  где  "жители  в  ветреную
погоду кладут камни на крышу дома, чтобы ее не унесло".
   Мюнхаузенско-шильдбюргерские мотивы  в  "Истории  Нью-Йорка"  возникают
постоянно. Губернатор  Вильям  Кифт,  славившийся  своими  нововведениями  и
опытами, строит ветряную мельницу  для  защиты  города  от  врагов,  создает
патентованные вертелы, приводимые в движение дымом, и телеги, едущие впереди
лошадей. Даже смерть его предстает в гротескно-комическом обличье.  Согласно
одной из легенд, он сломал себе шею, свалившись из  чердачного  окна  ратуши
при безуспешной попытке поймать ласточку, насыпав ей на хвост щепотку соли.
   И только однажды забывает Ирвинг о героикомическом  духе  своей  книги.
Вместе со  своим  патриархально-трогательным  Никербокером  Ирвинг  любуется
картиной, открывающейся во время путешествия  Питера  Стайвесанта  вверх  по
Гудзону: "Рука цивилизации еще не  уничтожила  темные  леса  и  не  смягчила
характер ландшафта; торговые суда еще очень редко нарушали  это  глубокое  и
величественное уединение, длившееся столетиями. Тут и там можно было увидеть
первобытный вигвам, прилепившийся к скале в горах, над которым в  прозрачном
воздухе поднимался клубящийся столб дыма; однако вигвам  стоял  так  высоко,
что  крики  индейской  детворы,  резвившейся  на   краю   головокружительной
пропасти, доносились столь же слабо,  как  песня  жаворонка,  затерянного  в
лазурном небосводе. Время от  времени  дикий  олень  появлялся  на  нависшей
вершине скалистого обрыва, робко смотрел  оттуда  на  великолепное  зрелище,
расстилавшееся  внизу;  затем,  покачав  в  воздухе  ветвистыми  рогами,  он
прыжками мчался в лесную чащу"  (VI,  III).  Красота  любимой  реки  Ирвинга
контрастирует с "нашим вырождающимся веком",  разрушившим  очарование  дикой