Очевидно читатели тех дней гораздо  острее  ощущали  социально-обличительную
направленность этого произведения молодого Ирвинга.
   У  русского  читателя  "Истории   Нью-Йорка"   возникают   определенные
литературные аналогии. На сходство  художественных  приемов,  использованных
Пушкиным в "Истории села Горюхина" и Ирвингом в "Истории Нью-Йорка" указывал
в свое время  академик  М.  П.  Алексеев:  "И  Пушкин  и  Ирвинг  пародируют
традиционную  стилистическую  структуру  научного  исследования,   шаблонные
приемы высокого исторического стиля... Сходство приемов  Ирвинга  и  Пушкина
приводят к аналогичному комическому эффекту, на  который  ближайшим  образом
рассчитывают и один, и другой. Обнажение приемов происходит здесь при помощи
маскировки в фикцию воображаемого летописца; частые  исторические  аналогии,
отступления, рассуждения, цитаты  становятся  смешными  именно  потому,  что
самая маскировка  слишком  ощутима  и  автор  непрерывно  устремляет  своего
читателя по пути, совершенно противоположному  тому,  куда  его  должен  был
направить рассказчик. В результате противоречия идеи и формы происходят  как
бы непрерывные "срывы" одного плана и замены его другим" {М. П. Алексеев.  К
"Истории села Горюхина". - В кн.: "Пушкин. Статьи и материалы". Под ред.  М.
П. Алексеева. Вып. II. Одесса, 1926, стр. 83.}.
   Однако если об аналогиях между "Историей  села  Горюхина"  и  "Историей
Нью-Йорка" можно говорить скорее в  плане  стилистическом,  то  сатирическое
содержание книги Ирвинга,  гротескные  образы  голландских  губернаторов,  в
которых угадываются  черты  современников  писателя,  напоминают  щедринских
градоначальников в "Истории одного города",  хотя  и  не  достигают  силы  и
глубины щедринской сатиры.
   Другие интересные параллели между творчеством Ирвинга и Пушкина находим
мы в статье А. А. Ахматовой "Последняя сказка Пушкина". Широкая популярность
Ирвинга  в  России  20-30-х  годов  XIX  в.  (многочисленные  переводы   его
произведений находятся во всех наиболее  известных  журналах  того  времени:
"Московском  телеграфе",  "Вестнике  Европы",  "Атенее",  "Сыне  отечества",
"Телескопе" и "Литературной газете") дает основание А. А. Ахматовой  ставить
вопрос  о  непосредственном  влиянии   Ирвинга   на   Пушкина.   На   основе
сравнительно-филологического  анализа  "Легенды  об   арабском   звездочете"
Ирвинга и "Сказки о Золотом Петушке"  Пушкина  она  доказывает,  что  сказка
Ирвинга  послужила  литературным  источником  для  фантастического  гротеска
Пушкина,  "Пушкин  как  бы  сплющил  фабулу,  заимствованную  у  Ирвинга,  -
некоторые звенья выпали и отсюда - фабульные невязки, та "неясность" сюжета,
которая отмечена исследователями. Так, например,  у  Пушкина  не  перенесены
"биографии" звездочета и  принцессы.  В  отличие  от  других  простонародных
сказок Пушкина,  в  "Сказке  о  Золотом  Петушке"  отсутствует  традиционный
сказочный герой, отсутствуют чудеса и превращения.
   Очевидно,    что    в    легенде    Ирвинга    Пушкина    привлек    не
"Гарун-аль-Рашидовский  стиль".   Все   мотивировки   изменены   в   сторону
приближения к "натуралистичности". Так, например, если у Ирвинга  Абен-Габуз
засыпает под звуки волшебной лиры, у Пушкина Дадон спит от лени. Междоусобие
в горах в легенде мотивируется действием  талисмана,  в  "Сказке  о  Золотом
Петушке" причиной естественного характера - ревностью и т.д. У  Пушкина  все
персонажи снижены... В сказке Ирвинга главные персонажи, король и звездочет,
-  пародийны.  Пушкин  же  иронизирует  толька  над  царем,  образ  которого
совершенно гротескный" {А. Ахматова. Последняя сказка Пушкина.  -  "Звезда",
1933, э I, стр. 168-169.}.