участки, на которых хотели  селиться"  (I,  18,  209).}.  Ирвинг  предлагает
соотечественникам представить себе, что  бы  они  испытали,  если  бы  некие
предприимчивые обитатели Луны, явившись на Землю, поступили бы  с  ними  так
же, как белые колонизаторы Нового Света - с индейцами.
   С острым сарказмом описывает Ирвинг процесс "цивилизации"  американских
индейцев: "Стоило, однако, милосердным жителям Европы  узреть  их  печальное
положение, как они немедленно взялись за работу, чтобы изменить  и  улучшить
его. Они распространили среди индейцев такие радости жизни, как ром, джин  и
бренди, - и мы с изумлением узнаем, сколь  быстро  бедные  дикари  научились
ценить эти блага; они также познакомили их с  тысячью  средств,  при  помощи
которых облегчаются и исцеляются самые застарелые болезни; а для того, чтобы
дикари могли постичь благодетельные свойства  этих  лекарств  и  насладиться
ими,  они  предварительно  распространили   среди   них   болезни,   которые
предполагали лечить. Благодаря этим  мерам  и  множеству  других,  положение
злополучных дикарей отменно улучшилось; они приобрели тысячу потребностей, о
которых прежде не знали;  и  так  как  больше  всего  возможностей  испытать
счастье бывает у того, у кого больше всего  неудовлетворенных  потребностей,
то они, без сомнения, стали гораздо счастливее" (I, V).
   Характерно,   что   одно   из   наиболее   ярких   обличений   способов
распространения цивилизации белых Ирвинг  исключил  из  последующих  изданий
"Истории". Общая  картина  получалась  столь  неприглядной,  что  стареющему
писателю она показалась чересчур резкой: "Благодаря общению с белыми индейцы
что  ни  день  обнаруживали  удивительные  успехи.  Они  стали  пить  ром  и
заниматься  торговлей.  Они  научились  обманывать,  лгать,  сквернословить,
играть в азартные игры, ссориться, перерезать друг  другу  горло,  -  короче
говоря,  преуспели  во  всем,  чему   первоначально   были   обязаны   своим
превосходством их христианские гости. Индейцы обнаружили такие  изумительные
способности к приобретению этих достоинств, что по прошествии столетия, если
бы им удалось так долго  выдержать  непреодолимые  последствия  цивилизации,
они, несомненно, сравнялись бы  в  знаниях,  утонченности,  мошенничестве  и
распутстве с самыми просвещенными, цивилизованными и  правоверными  народами
Европы" (I, V). Все это рассуждение отсутствует  в  поздних  изданиях  книги
Ирвинга.
   Молодой Ирвинг задолго до великого американского сатирика  Марка  Твена
высмеял высадку у Плимутского камня отцов-пилигримов,  прибывших  первыми  в
Новую Англию и бросившихся  сначала  на  колени  перед  богом,  а  затем  на
дикарей. "Ваши предки ободрали его живьем, и я остался сиротой" {Марк  Твен.
Собрание сочинений в 12 томах, т. 10, М., Гослитиздат, 1961, стр.  678.},  -
гневно обратился Марк Твен к потомкам почитаемых в Америке отцов-пилигримов,
напоминая о трагической судьбе американского индейца. Ирвинг столь же  резко
высмеивал расистские рассуждения по поводу цвета кожи у индейцев:  "Обладать
кожей медного цвета - это все равно, что быть негром; а негры  -  черные,  а
черный цвет, - говорили благочестивые отцы,  набожно  осеняя  себя  крестным
знамением, - это цвет дьявола!" (I, V).~
   Природа комического в "Истории Нью-Йорка"  связана  с  раблезианской  и
стернианской традициями,  оживающими  на  лучших  страницах  книги  Ирвинга.
Подвиги героев Рабле нередко возникают  перед  умственным  взором  летописца
Никербокера: прожорливость армии Вон-Поффенбурга  сравнивается  с  аппетитом
Пантагрюэля; большой совет Новых Нидерландов,  под  которым  подразумевается
американский конгресс, ведет нескончаемые дебаты по поводу того,  как  лучше