молоком. Скоро веревки будет не хватать...

     Август, 21; понедельник
     Профессор скрылся в земных глубинах. Пашка приспособился еду сбрасывать
в  раскоп,  предварительно  обмотав соломой,  дабы  не  зашибить  археолога.
Болдыревский старик отослал личные вещи Ерофеича бандеролью в академию.

     Август, 30; среда
     После  трехдневного  ливня  произошел  небольшой   оползень.  Его  было
достаточно,  чтоб  начисто  завалить  раскоп.  Братия  погоревали  о  судьбе
Зигмунда Ерофеича,  но все уверены, что он жив. Ради науки он все стерпит, и
смерть его не возьмет.
     Где он, что с ним? Какие чудеса подземные наблюдает?
     Нам  это  пока  не  ведомо.  Авось  где  выйдет  на  поверхность и  все
опубликует. Дай ему Бог силы и терпения!
     А  братки так  и  ходят  к раскопу,  веселятся,  у  почтальонши  вестей
спрашивают -- не слыхать ли про Зигмунда Ерофеевича Клодта?



     Страшный, да добрый

     Ту  зиму,  как я помню, всю в  слободе просидел. В  Пошехонь даже и  не
неаведывался. Вышли  все шабашки да  приработки  разные. Трое  нас  в артели
было. Пашка, Валда да я, Рыба. Да так, слыш-ко, добро: одна шабашка кончится
-- тут же жругую предлагают, ежели  уже не дожидается. Так и халтурили вроде
без отдыху, а и устали нет.  И работать-от втроем  весело, чай не первой год
знакомы, да и денех насшибали за ту зиму порядком.
     И  вот, под конец ужо, в самый лютень,  один  большой такой заказ  был.
Сполнили, ясно  дело, без нареканиев -- к халяве не  привыкли, -- глядь, а и
нет больше предложений! Ну, мы посидели,  прикинули -- хошь не хошь,  а целу
неделю  зимогорить  --  знать  сам Бог  велел на  Воротаевскую Горку  ехать,
братков своих проведать. Об  ту пору там Славенко с Потураюшком на  промысел
оставались -- зверя пушного  бить, солонину заготавливать, да и мало  ли еще
забот мужику, хошь и зима. Вот и порешили мы: неча  мешкать,  время упустишь
-- оно опосля тебя непременно накажет, -- пошли на ярмарку  сообча, накупили
всякостей,  что  в  деревне  зимой  не раздобыть,  сговорились на  час,да  и
разошлись по домам.
     На другой день чуть  заря Пашка ко мне заворачивается: рудзак огромный,
выше  головы, утеплился  знатно  --  еле  в  дверь  пролез. "Собирайся,"  --
говорит.  Ну,  я-то  с  вечера  ужо  готов. Пожитки упакованы, тулуп  надел,
валенки,  с  рукавицами-от только  замешкался  --  не вспомню,  куды  подел.
Спрашиваю:
     -- А ты, Пашенька, что же один? Валда-от где?
     -- Заболел Валда, однако.
     -- Как так заболел?
     --  А  так  вот. Что-то  он,  видно, вчерася  по  поводу  часу  не  так
расслышал. Дак, сказывет, как пришел с  ярмарки, так сразу лыжи и навострил.
Всю ночь  на яме нас прождал, три обоза до Пошехони пропустил.  К утру домой
вернулся,  тут  и слег. Я только вот  от него --  лежит,  дохает.  Ему там и