Повернулся, да и пошел...
     Как бабка  сказала --  так и  вышло. Через  два часа ко всеспатьевскому
погосту тропка та меня и вывела. А там, слышь-ко, вот дело -- из Ярославской
епархии  комиссия  какая-то  приехала  к попу Евлампию  на  предмет  религии
разбираться.   Я  телегу  с  груздями  да  лапником  возле  входу  парадного
припарковал, вхожу внутрь. Гляжу  -- ругается Евлампий с приезжими, да  так,
что  иконостас  с  голосу   его  и  слов,   церковным  стенам  несообразных,
подрагивает.
     "Я, -- кричит, -- самозванец?! Да я  вам всем хвосты понакручу! Да меня
вам на расправу никто не даст! Да я столько тут уже народу отпел, что вам --
на  три  реинкарнации,  ети  мать!  Меня  в округе  все  знают!  И уважением
пренемалым пользуюсь! Да кроме меня никто так "барина" не играет  на Святки!
Да у меня на масленицу блины самые вкусные!" -- ну и все такое прочее.
     Я  сквозь толпу зевак продираюсь к нему. Встал, значится, в  круг  (поп
наш  гораздо  руками машет  -- народ и  расступился, и ровно  пятачок  такой
вышел,  на коем он с приезжими беседует).  Лезу  я  в  карман  да  и говорю:
"Привет  тебе,  Евлампий  Евстафьевич,  от  Аграфены  Поликарповны!"  --   и
крестик-от кипарисовый в лапу ем  -- хлоп! Глянул Евлампий на него, да так и
затрясся  весь, слова  у  него  где-то  под кадыком  будто  застряли, так  и
повалился он на пол, да и заплакал.
     А я с  груздями да лапником погрузился к шоферу знакомому, та за стакан
до дому и добрался.
     А  про Евлампия люди  сказывали,  будто  и  вправду не поп  он вовсе, а
глубоко  законспирированный агент госбезопасности. Комиссия та его под  белы
рученьки  взяла да  и  увезла в Ярославль. И там  он будто  во  грехах своих
раскаялся и постриг  принял с пожизненной  епитимьей  -- до  скончания  дней
Святое Слово переписывать. Вопщем, всякое люди говорят.
     А я с тех пор  в церковь Всеспатьевскую не хожу. Вдруг, думаю, там  еще
какая ересь никонианская поселится...



     Полевой сезон
     (повесть о грустной и тяжкой судьбе светила европейской археологии
     Зигмунда Ерофеевича Клодта)

     Июнь, 16; пятница
     В  этот самый  день  и  свела  суровая  судьба  Зигмунда  Ерофеевича  с
Разнотравiем.  Впервые  они  повстречались по  дороге  в  Болдыри. Братия из
магазину  возвращались,  а  навстречу  --  новый  приезжий человек.  С  виду
худенькой,   болезненный,   в   очках,  с   бородкой  --  видно   из  ентих,
еньтелигентов.  Ребяты у  дорожки  сидят,  на  холстике сало, яички  варены,
немудрена  снедь  --  как-от  приезжего не угостить? Так  и  познакомились с
великим  археологом З. Е. Клодтом. Светилом европейской археологии, доктором
наук, почетным лектором Мюнхенской, Лондонской и Парижской академий, большим
знатоком  славянских  древностей,  а  по  большей  части  -- специалистом  в
вопросах Етицкой культуры. Приехал профессор  на полевые работы в Болдыри по
направлению  Академии Наук. Но средств, понятно, не выделили, посему приехал
он  на  раскопки  один.  На  те  самые  курганы,  что  Потурашко  на  досуге
покапывал..  Оказалось,  что   енто  --  самые  что  ни   на  есть   курганы