Добра  от  него ждать неча.  А тот и не торопился,  будто до нас ему и
дела нет.  Но вот голоса заслышали, чуем, не один притащился. "Ну как,
презорник,  насиделся?" - "Насиделся.  Выпущай!" - "Выпущу,  коль волю
мою исполнишь". - "А какова твоя воля?"
     Дорофей замком загромыхал,  крышку поднял.  Гляжу, мужики стоят с
мечами,  а середь них - батюшка  с  крестом.  Ну,  думаю,  смерть  моя
пришла. Вон уж и поп для панихиды заявился.
     "А воля такова,  презорник. Ежели послушаешь меня - жив будешь, а
коль  наперекор  пойдешь  да  супротив миру - голову тебе отрубим".  -
"Гутарь свою волю".  - "Великий грех ты содеял,  казак.  Обесчестил не
токмо мой дом,  но и все село наше. И чтоб бог от тебя, святотатца, не
отвернулся,  выполняй тотчас мою волю - ступай с девкой под венец".  -
"Да статочное ли то дело,  Дорофей?  Я ж вольный казак!  Мне к атаману
надо пробираться".  - "Забудь про атамана.  Бог  да  мир  тебе  судья.
Однако  ж  мы тебя не насилуем.  Волен выбирать любой путь.  Оставляем
тебя до вечера. Как сам порешишь, так тому и быть".
     Мужики по избам ушли, но пятерых оружных на дворе оставили. Сижу,
голову повесил,  кручина сердце гложет.  Прощай,  вольное  казачество,
прощай,    тихий    Дон    да    степи    ковыльные,    прощай   добры
молодцы-сотоварищи!.. Вечером сызнова Дорофей с мужиками да с батюшкой
идут. "Чего надумал, казак?" - "Ведите девку. Пойду под венец".
     А чего ж,  хлопцы,  оставалось мне делать?  Уж лучше  в  глуши  с
мужиками  жить,  чем  в мать сыру землю ложиться.  Так и повенчался со
своей Дарьей. Она-то рада-радешенька, муженька заполучила. Девок-то на
селе поболе парней.
     Осень да зиму на Скрытне прожил,  а как весна-красна  грянула  да
травы в рост пошли,  дюже затосковал я, хлопцы. Ничто мне не мило - ни
лес дремуч,  ни житье покойное, ни баба ласковая. В степи душа рвется,
на вольный простор, к коню быстрому. Сказал как-то Дорофею: "Ты прости
меня,  тестюшка, но быть мне у тебя боле мочи нет. Хоть и оженился, но
с Дарьей твоей мне не суждено век доживать. Казак я, в степи манит". А
Дорофей мне:  "Жить те с бабой аль нет - теперь ни я,  ни  мир  те  не
судья. Муж жене - государь, и на все его воля. А коль не хочешь в селе
нашем быть,  ступай в свои степи. Мир держать не станет". Возрадовался
я, Дорофею поклонился, жене, песельникам - и был таков.
     - Ермака сыскал? - спросил Нагиба.
     - Не сыскал, хлопцы, - вздохнул Гаруня. - Не ведал я, куды атаман
ушел,  скорый он на ногу.  Уж токмо потом, когда налетья три миновало,
дошла молва,  что Ермак на реку Чусовую подался.  Осел было в городках
купцов Строгановых,  опосля с дружиною за Камень снарядился.  Плыл  по
сибирским рекам.  На Туре и Тавде лихо татар побил. Хан Кучум выслал с
большим войском Маметкула,  но и его атаман на Тоболе разбил. Однако ж
Кучум собрал еще большую рать. Сразились на Иртыше. Великая была сеча,
но и тут донцы себя не посрамили  -  наголову  разбили  Кучума.  Ермак
вошел в Кашлым, а хан бежал в Ишимские степи. Потом были новые славные
победы. О подвигах Ермака прознали по всей Руси. Знатно богатырствовал
наш донской атаман.
     Дед Гаруня расправил плечи, бодро глянул на казаков.
     - Не посрамим и мы славы Ермака. Так ли, хлопцы?
     - Так, дедко!