рассмотрение ту часть моей корреспонденции, которая перечисляла их. Я
отметил также, что император Александр, жалуясь мне на передвижение наших
войск, часто сообщал мне о тех передвижениях, которые он в связи с этим
производил сам, добавляя: "Я ничего не делаю тайком. Я ничего не устраиваю
на моих границах, но я принимаю меры для того, чтобы не быть во время мира
захваченным врасплох передвижениями французских войск в районе, находящемся
на 300 лье дальше границ их союзников".
Я напомнил императору, что он заключил последний мир с Австрией, мало
считаясь с Россией.
- Я ей дал 300 тысяч душ. Это больше, чем она завоевала [55] .
- Несомненно, государь. Но в данном случае форма спасла бы сущность дела.
Лучше было бы, если бы ваше величество не дали ничего.
Я указал ему на неизбежные последствия этого дела и напомнил об отказе
ратифицировать конвенцию о Польше[56] , хотя она была не чем иным, как
результатом сделанного им предложения и тех распоряжений, которые он мне
давал. Я говорил об явных отправках оружия и пушек в Варшавское герцогство,
о которых открыто писали наши газеты, об ольденбургском деле, о встречах
императора, о произведенных и возвещенных переменах в Германии, о стиле
министерской переписки по почте, обострявшем положение больше, чем пушечные
выстрелы, о толпе нескромных агентов, нахлынувших в Россию со всех сторон,
чтобы раздражать и ссорить. Я не скрыл, наконец, от императора, что если он
хочет войны, то его кабинет сделал все для того, чтобы к ней привести, и
даже для того, чтобы надменно возвестить о ней, но если считают полезным
сохранить союз, то я не понимаю, для чего нужны все эти булавочные уколы.
Император был очень резок со мной и сказал, что император Александр и
русские оставили меня в дураках, что я не знаю о происходящих событиях, что
маршал Даву лучше осведомлен, чем я, что генерал Рапп лучше, чем я, держит
его в курсе дела и т. д.[57]. Я ответил, что пусть другие раздувают огонь,
повторяя нелепые сказки каких-либо низших агентов, желающих оправдать свое
жалованье; я убежден в точности своих сообщений и тех сведений, которые я
имею честь вновь ему доложить; я готов отдаться под арест и положить свою
голову на плаху, если донесения Лорисгона и сами события не подтвердят все,
что я сообщал и что я ему говорю.
Не знаю, навела ли имперарора моя уверенность на какие-либо серьезные
размышления, но он хранил молчание по крайней мере в течение четверти часа
и расхаживал по своему кабинету, не произнося ни слова. Наконец он
промолвил:
- Значит, вы думаете, что Россия не хочет войны, что она останется в союзе
и примет меры для поддержки континентальной системы, если я удовлетворю ее
в вопросе о Польше?
- Вопрос, - ответил я, - уже не ограничивается Польшей. Тем не менее я
нисколько не сомневаюсь, государь, что там были бы весьма удовлетворены,