- Русские хотят заставить  меня эвакуировать Данциг. Они думают водить меня
за нос, как водили польского короля! Я не Людовик XV[59]; французский народ
не потерпел бы такого унижения.

Император повторил  несколько раз  с горячностью, что  французский народ не
потерпел бы этого унижения,  потому что он не Людовик XV, потом последовало
довольно продолжительное молчание, которое  он нарушил, обращаясь ко мне со
словами:

- Вы, значит, хотели бы унизить меня?

-  Ни  ваше  величество,  ни  Францию,  -  ответил  я.  -  Ваше  величество
спрашиваете  меня о способах  сохранения союза  и ваших добрых  отношений с
Россией; я указываю эти способы.

- Вы советуете мне это унижение?

-  Да, государь,  я  советую возвратиться  к тому  положению, в  котором вы
находились  после  Эрфурта.  Я  не вижу  в  этом  унижения,  если вы,  ваше
величество, хотите  сохранить мир и союз.  Если же ваше величество считает,
что политическое восстановление Польши более соответствует вашим интересам,
то,  так  как  это  восстановление несовместимо  с  союзом  с Россией,  мои
объяснения и мои замечания становятся беспредметными. Тогда надо рассуждать
по-иному,  и  в  этом  случае  мое  мнение  не может  быть  полезно  вашему
величеству.

-   Я   вам   уже   сказал,  что   я   не   хочу  восстанавливать   Польшу.

- Тогда я не понимаю, ради чего ваше величество пожертвовали своим союзом с
Россией!

- Это Россия разорвала его, потому что ее стесняет континентальная система.

- Это уже другой  вопрос. Я не могу здесь высказываться в качестве стороны,
но вашему величеству хорошо  известно, что в Петербурге мы все еще искренне
придерживались  континентальной системы  и идей  Тильзита, тогда как  уже в
течение шести месяцев французские суда, обладающие лицензиями, возвращались
с грузами из Англии.

Император улыбнулся и потянул меня за ухо, говоря:

- Вы значит влюблены в Александра?

- Нет, государь, но я стою за мир!

- И я тоже, - возразил император, - но я не хочу, чтобы русские приказывали
мне эвакуировать Данциг.

- Так  они и  не говорят. Император  Александр, когда я  расставался с ним,