вчерашнем  ужине  на  берегу,  о  красотах  апельсинной  рощи,  о  прелестях
каначек{423}...
     Все  теперь  готово  к  подъему флага  и  брам-рей.  Клипер "приведен в
порядок",  то есть принял свой блестящий,  праздничный, нарядный вид. Теперь
не стыдно его показать кому угодно. Сделайте одолжение, пожалуйте и разиньте
рты от восхищения при виде этого умопомрачающего блеска!
     Палуба  так  и   сверкает  белизной  своих  гладких  досок  с  черными,
вытянутыми в нитку, линиями просмоленных пазов и так чиста, что хоть не ходи
по ней ("плюнуть некуда", как говорят матросы). Борты - что зеркало, глядись
в них!  Орудия,  люки,  компас,  поручни -  просто горят, сверкая на солнце.
Матросские койки,  скатанные в красивые кульки и перевязанные крест-накрест,
белы,  как снег,  и на удивленье выровнены в своих бортовых гнездах.  Снасти
подтянуты,  и  концы  их  уложены  правильными кругами в  кадках  или  висят
затейливыми  гирляндами  у   мачт...   Словом,   куда  ни   взгляни,   везде
ослепительная чистота. Все горит, все сверкает!
     И  даже клиперский пес,  Мунька,  щенком взятый из России,  плавающий с
нами  второй год  и  наметавшийся-таки  в  морских порядках,  словно понимая
торжественность минуты,  старательно охорашивается и  вылизывает свои черные
мохнатые лапы, забравшись в сторонку, под пушку, чтоб не попадаться на глаза
старшему офицеру,  Василию Ивановичу.  В качестве старшего офицера,  Василий
Иванович не  особенно благоволит к  общему любимцу Муньке,  ибо знает за ним
кое-какие  неблаговидные проделки,  нарушавшие,  к  ужасу Василия Ивановича,
самым  позорным образом  великолепную чистоту  палубы.  Хотя  Мунька,  после
основательной порки, давным-давно исправился и вместе с двуногими существами
смотрит на  палубу как на  священное место,  тем не менее чует,  что Василий
Иванович все еще не  вполне доверяет собачьему благонравию,  и  потому,  как
благоразумный  пес,   старается  быть  подальше  от  глаз  начальства  в  те
торжественные часы,  когда  на  судне  свершается  культ  чистоты  и  когда,
следовательно,  Мунькиной шкуре,  более  чем  когда-либо,  грозит  серьезная
опасность.


        "II"

     Низенький,   гладкий  и  круглый,   как  кубышка,   пожилой  лейтенант,
щеголевато одетый  во  все  белое,  с  безукоризненно чистыми воротничками -
"лиселями",  подпиравшими  короткую  загоревшую  шею,  стремительно выскочив
снизу, появился на шканцах.
     Это  -  "сам"  Василий  Иванович,  старший  офицер,  помощник капитана,
"хозяйский глаз"  клипера  и  главный  жрец  порядка,  прозванный матросским
остроумием,   дающим  начальству  свои  неофициальные  клички,  -  "Чистотой
Иванычем".
     Его круглое, широкое и добродушное лицо с тщательно выбритыми мясистыми
щеками и толстой небольшой луковкой между ними, исправляющей должность носа,
лоснится и сияет,  как медная пушка на юте.  Василий Иванович,  очевидно,  в
отличном настроении. Недаром он жмурится, как кот, которому чешут за ухом.
     С самого раннего утра -  как только началась чистка - Василий Иванович,
как волчок,  носился по клиперу.  То здесь,  то там,  то на палубе, то внизу
мелькала   его   толстенькая  подвижная   фигурка   в   коротеньком  рабочем
пальто-буршлатике,   в   сбившейся  на  затылок  фуражке  и  раздавался  его