по-своему...  ну, и оставьте Фому Фомича в покое... Эка на кого напали... На
Фому Фомича!  Сами знаете,  что служба ему не  мать,  а  мачеха,  а  вы  еще
подбавляете ему горечи...  Можно спорить, уж если так хочется, но не обижать
человека... А то прямо и брякнули: "допотопные взгляды". А если бы он вам на
это ответил резкостью...  вы бы ему еще...  вот и  ссора...  И из-за чего-то
ссора?  Из-за выеденного яйца!  Какой ни на есть Фома Фомич,  допотопный или
нет, а он добрый человек и честно исполняет свое дело...
     - Я  не  думал обижать Фому  Фомича...  Я  вообще говорил о  допотопных
взглядах... С чего это он взял...
     - Не думали,  а обидели...  Вы -  "вообще", а он на свой счет принял...
Эх,  батенька!.. У вас-то вся жизнь впереди, надежды там разные, - даст бог,
адмиралом будете,  что ли,  -  а ведь у Фомы Фомича ничего этого нет...  Тер
лямку весь век и умрет,  пожалуй, в капитанском чине... Вот он и мнителен, и
от  всякого  неосторожного  слова  готов  обидеться...   А  вы  еще  шпильки
подпускаете...  Это,  милый человек,  не  по-рыцарски...  Надо  беречь чужое
самолюбие,  если оно никому не вредит,  а не то что раздражать его...  Уж вы
сердитесь не сердитесь на меня,  а я, как старший товарищ, считаю долгом вам
сказать это... И что за страсть у вас спорить! - удивлялся Василий Иванович.
- Фому Фомича вы не переделаете,  а  только раздражите...  Да и  кому вредит
Фома Фомич?  Я  бы,  знаете ли,  на вашем месте,  объяснил ему,  что не имел
намерения его  оскорбить...  За  что  его  обижать?  И  без  того судьба его
обидела!
     Кажется,   не   особенно  мудрые  были  слова  Василия  Ивановича,   но
товарищеский  тон  их  и,  главное,  сердечная  теплота,  которой  они  были
проникнуты,  делали свое дело.  Гардемарин с  задорным вихорком объяснялся с
Фомой Фомичом,  и Василий Иванович радовался более всех,  видя,  что снова в
кают-компании царствуют мир  и  согласие и  нет никаких интриг.  К  интригам
Василий Иванович питал страх и отвращение.


        "V"

     До подъема флага осталось всего пять минут. Офицеры уж стали собираться
на шканцах, а Василий Иванович все еще продолжал любоваться клипером.
     Все  сегодня были  как-то  празднично настроены.  Берег,  со  всеми его
удовольствиями,   действовал  на  моряков  оживляющим  образом.  Большинство
собиралось ехать  на  берег  с  утра  и  провести  в  Гонолулу  целый  день.
Поглядывая на  живописный берег,  все обменивались между собой восторженными
восклицаниями.  Даже Фома Фомич размяк и  обещал дать двадцать пять долларов
взаймы  гардемарину с  вихорком,  который  донимал Фому  Фомича  допотопными
взглядами.  Фома  Фомич  был  кремень.  Он  редко съезжал на  берег и  редко
раскошеливался,  и у него водились деньжонки. Но Гонолулу прельстил и его, и
он собирался "кутнуть" вместе с другими.
     - А  вы,  батя,  поедете?  -  обращается кто-то  к  иеромонаху Виталию,
стоявшему в сторонке и как-то безучастно смотревшему на город.
     - Не подобает!  -  басит в ответ отец Виталий, и его желтое, бескровное
лицо,  несколько похожее  на  те,  которые  рисуются  на  образах,  делается
напряженно-серьезным.
     - Отчего не подобает?
     - Соблазн... Голые человеки... И опять же, в рассуждении одежи...