Врач заметил, как дрожат ее губы, и ему почему-то стало не по себе.
     -- Ничего не надо, -- сказал он.
     Вдова овладела  собой и  сказала с  достоинством, хотя слезы мешали  ей
смотреть:
     -- Я оплачу ваши услуги.
     -- Что ж, два шиллинга.
     Она вынула черный кошелек  и  положила монеты  на стол. Рэбби, заслышав
звон,  поднял  на  секунду уши,  а миссис  Лагган, не оглянувшись на лучшего
друга, пошла к  двери.  Шла она очень гордо и прямо, ей не хотелось при этом
человеке быть глупой и старой толстухой. Ей удалось достойно выйти и закрыть
за собой дверь.
     Худенькие  женщины горюют очень жалобно, но ничего нет жальче  на свете
толстой женщины в горе. Пухлому  лицу не  принять трагической маски,  просто
оно сереет, словно жизнь ушла из него.
     Когда вдова Лагган  появилась в  приемной, все глядели на нее, а  Энгус
Педди мгновенно все понял и вскричал:
     -- О, Господи! Неужели с  ним  плохо?  Что ж  мы будем без него делать?
Через кого переступать?
     Здесь,  со своими, миссис Лагган могла плакать  вволю. Казалось бы, что
такого -- но вся  очередь  застыла, а на  сердце Энгуса Педди легла какая-то
рука и сжимала до тех пор, пока боль его не уравнялась с болью вдовы. Пришла
наконец одна из тех страшных минут, когда священник не знал,  чего же  хочет
от него Бог и что бы Сам Бог сделал на его месте.
     Для Энгуса  Педци Бог  не был  связан с мраком  и скукой.  И Творец,  и
тварный мир  2  были  для  него радостью,  и он  считал своим делом передать
пастве радость, и хвалу, и восхищение чудесами Божьими, к которым он относил
и  зверей. И  все  же он был человеком и путался,  когда  его Бог как  бы не
обращал внимания на беды вдовы Лагган.
     Толстая женщина плакала перед  ним и  утирала  слезы, они текли  по  ее
щекам и подбородку. Сейчас она уйдет и для нее начнется смерть.
     Энгус  Педди  чуть не  кинулся в операционную, чтобы  крикнуть:  "Стой,
Эндрью! Не убий! Пусть  сам отживет свое. Тебе ли мешать его  игре с Богом?"
Но он удержался.  Ему ли мешать?  Макдьюи --  хороший врач, а  врачи нередко
делают и говорят  страшные вещи.  С животными  лучше, чем с людьми: их можно
избавить от страданий.
     Миссис Лагган сказала, не обращаясь ни к кому:
     -- Я не сумею жить без Рэбби.
     И вышла. В дверь высунулась рыжая борода.
     --  Кто  следующий?  --  спросил   Макдьюи  и  поморщился,  когда  жена
подрядчика нерешительно приподнялась, а терьер взвизгнул от страха.
     -- Простите, сэр, -- раздался тонкий голосок, -- можно вас на минутку?
     --  Это  Джорди  Макнэб,   мануфактурщиков  сын,   --  пояснил  кто-то.
Восьмилетний Макнэб  --  круглолицый, черненький, серьезный, как  китаец,  в
рубашке защитного цвета  и со скаутским  галстуком на  шее,  держал в  руках
коробку, в которой, мелко дрожа, лежало его сегодняшнее доброе дело. Макдьюи
взглянул  на  него  сверху,  словно Великий  могол, пригнулся, касаясь рыжей
бородой коробки, и прогремел:
     -- Что там у тебя?
     Джорди смело встретил натиск. Он показал врачу лягушку и объяснил:
     --  У  нее что-то с  лапкой. Прыгать не  может.  Я  ее  нашел у  озера.