Мотылька такая неуловимая туманная клевета расстраивала почти до слез.
В самом деле - пойди проверь: "Твердо знаю, что читал то же самое в немецком
журнале, а в каком - не помню".
Однако в глубине души тот же Кузя признавал большой литературный талант
Мотылька, и они часто с Меценатом в интимной беседе горевали, что их столь
одаренный приятель не может добиться известности. Вот каковы были люди,
организовавшие шутку в "титанических размерах", по словам одного из них,
избрав целью этой шутки глуповатого, наивного, как дитя, но самоуверенного в
своем простодушии юношу...
Глава VI. МЕЦЕНАТ И ЕГО КЛЕВРЕТЫ ПРОДОЛЖАЮТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ
Несколько дней спустя после первого появления Куколки можно было
наблюдать в знаменитой квартире Мецената мирную семейную картину: сам
Меценат, облаченный в белый халат, прилежно возился около станка, на котором
возвышалась груда сырой глины, и под его проворными гибкими пальцами эта
груда принимала постепенно полное подобие сидящего тут же в гордой позе
Мотылька.
В другом углу обнаженный до пояса могучий Новакович тренировался
гантелями, широко разбрасывая свои страшные, опутанные, как веревками,
мускулами руки, ритмично сгибаясь то в одну, то в другую сторону...
- Телохранитель! - воззвал Меценат, округляя большим пальцем лоб
глиняного Мотылька. - У меня руки в глине, а как назло щека зачесалась.
Почеши, голубчик.
- Которая? - деловито приблизился к нему Телохранитель. - Эта, что ли?
Он почесал Меценатову щеку и, склонив голову на сторону, уперев руки в
бока, принялся разглядывать произведение Мецената.
- Морщин маловато, - критически заметил он. - Еще бы десяточек
подсыпать.
- Довольно, довольно! - испуганно закричал Мотылек. - Ты рад из меня
старика сделать!
- Ну какой же ты старик! У тебя только кожа на лице плохо натянута. Ты
бы сходил к обойщику перетянуть.
- Отстань, черт.
- Мотылек!
- А?
- Сколько парикмахер берет с тебя за бритье?
- Что значит - сколько? Обыкновенную плату: 15 копеек.
- Да ведь работы-то ему какая уйма! Сначала должен выкосить все бугорки
и пригорки, потом, перекрестившись, спуститься в мрачные ущелья твоих морщин
и там, внизу, во тьме, спотыкаясь, почти ощупью бедняга должен выкорчевать
все пеньки и корни.
- Ну, поехал. Глупо.
- Был у меня, братцы, приятель, - начал, сев верхом на стул, Новакович
одну из своих идиотских историй, которые он всегда рассказывал с видом
полной достоверности. - И у этого приятеля, можете представить, совершенно
не росли усы. А дело его молодое - очень ему хотелось каких-нибудь усишек. И