Андрей Николаевич (продолжает). А все эти  секты:  свидетели  Иеговы,
кришнаиты, адвентисты, мунисты - кого только нет!.. Почему? Они  же  так
хотели свободы, проклинали коммунистов, Сталина, Советскую власть  -  ну
так живите! Кто вам теперь мешает?..
   Татьяна. Ты у меня спрашиваешь?
   Андрей Николаевич. Гениальный Достоевский: и будут искать, кому  пок-
лониться, кому отдать свой хлеб, чтобы  вновь,  изголодавшись,  получить
его из этих же самых рук!.. Но кто сейчас читает Достоевского?..
   Татьяна. Антон читал.
   Андрей Николаевич. Что? "Подростка"?.. Или, может быть, "Игрока"?.. У
Достоевского много соблазнов. Он весь - сплошной соблазн, и к черту  все
десять заповедей!..
   Татьяна (сдерживаясь). Андрей, прекрати, я прошу тебя!
   Андрей Николаевич (громко смеется). Все дозволено, все!.. Бог умер  -
человек может вздохнуть свободно и творить все, что ему вздумается!..  А
как же загробная жизнь? Карма? А это все имеется! (Хохочет.)  Астральное
тело,  эдакая  туманность,  которая  иногда  через  дисплей  общается  с
родственниками, друзьями и преданными  соратниками!..  (Хохочет  громко,
заразительно, но в смехе его порой  проскакивают  злые,  жесткие  нотки.
Резко обрывает смех и после короткой паузы почти  спокойно  продолжает.)
Жаловались: не дают сказать, запрещают, не пускают...  Я  как-то  сказал
одному такому: я разрешаю - говори... В ресторане Союза, тихо,  шепотом,
в самое ухо: я разрешаю - говори!..
   Татьяна. Кому?
   Андрей Николаевич (отмахиваясь). Неважно. Не  помню...  Какая  разни-
ца?.. Ты все равно не знаешь...  Двести  сорок  тысяч  только  партийных
взносов... Из Парижа прикатил на такси... Менял машину на каждой  грани-
це: ему, понимаешь, Европу захотелось увидеть поближе, из окна  дорожной
коляски!.. Русский путешественник!
   Гоголь! Карамзин!.. Потом говорил: осуществилась мечта  -  я  ехал  и
ощущал прикосновение к историческим  корням  отечественной  словесности!
(Саркастически хохочет.) Татьяна. Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь...
   Андрей Николаевич. Ну, разумеется... Он еще  пьесу  написал  про  де-
тей-узников фашистских концлагерей, о том, как они рвались домой из аме-
риканской зоны оккупации: обходительный дядя Сэм в форме майора уговари-
вает мальчика уехать в Америку, а мальчик ни в какую - хочу домой, и ка-
тись ты, майор, к такой-то матери!.. Ха-ха-ха!
   Татьяна. Я вспомнила: один мой  знакомый  работал  тогда  завлитом  в
детском театре, и когда к нему попала эта пьеса, он ужаснулся... Пытался
как-то воспрепятствовать, но ему говорили, что все  так  и  было,  а  он
просто мальчишка, ничего не знает. И тогда он попросил меня  дать  пьесу
тебе на рецензию...
   Андрей Николаевич. На рецензию?.. Не помню.
   Татьяна. А я очень хорошо помню: я привезла тебе экземпляр,  ты  про-
чел, сказал, что все это чистейшей воды конъюнктура,  то  есть  попросту
вранье, но давать какой бы то ни было письменный отзыв отказался -  это,
мол, все равно ничего не изменит. Странно, что ты это забыл...
   Андрей Николаевич. Да-да, припоминаю... Впрочем, сейчас это  уже  все
равно. Он умер два года назад.
   Татьяна. Тогда, конечно, все равно.