цену знал:  уж  ежели ронял их,  то со  значением.  С иным за вечер и рта не
раскроет, а иного и поучит уму-разуму:
     -- Нет,  не обратал ты жизнь,  Егор: она  тебя обратала. А почему  такое
положение? Вникни.
     Егор слушал покорно, вздыхал: ай, скверно он живет, ай, плохо. Семью до
крайности довел,  себя уронил,  перед  соседями стыдоба  --  все  верно Федор
Ипатыч  говорит, все  правильно.  И  перед женой совестно, и перед сыном,  и
перед людьми добрыми: Нет, надо кончать ее, эту жизнь. Надо другую начинать:
может, за  нее,  за  буду щую  светлую да разумную, Федор Ипатыч еще рюмочку
нальет, сдобрится?..
     -- Да, жизнь обратать -- хозяином стать: так-то старики баивали.
     -- Правда твоя, Федор Ипатыч. Ой, правда!
     -- Топор ты в руках держать умеешь, не спорю. Но -- бессмысленно.
     -- Да уж. Это точно.
     -- Руководить тобою надо, Егор.
     -- Надо, Федор Ипатыч. Ой, надо!..
     Вздыхал  Егор, сокрушался. И  хозяин вздыхал, задумывался. И все  тогда
вздыхали. Не сочувствуя -- осуждая.  И Егор под их  взглядами еще ниже голову
опускал. Стыдился.
     А вникнуть если, то стыдиться-то  было нечего. И работал Егор всегда на
совесть, и жил  смирно, без баловства, а получалось, что кругом был виноват.
И он  не  спорил  с  этим, а только горевал  сильно, себя ругая  на чем свет
стоит.
     С гнезда насиженного, где жили в родном колхозе если не в достатке, так
в уважении, с  гнезда этого в одночасье вспорхнули. Будто  птицы несмышленые
или  бобыли  какие,  у которых  ни кола ни двора,  ни  детей, ни  хозяйства.
Затмение нашло.
     Тем  мартом -- метельным, ознобистым -- теща померла, Харитины да Марьицы
родная  маменька. Аккурат  к  Евдокии преставилась,  а на  похороны  родня в
розвальнях съезжалась: машины в снегах застревали. Так  и  Марьица  прибыла:
одна,  без  хозяина.   Отплакали  маменьку,  отпели,  помянули,  полный  чин
справили. Сменила Марьица черный плат на пуховую шаль да и брякнула:
     -- Отстали вы тут от культурной жизни в своем навозе.
     -- То исть как? -- не понял Егор.
     -- Модерна настоящего нету. А у  нас Федор Ипатыч новый дом ставит: пять
окон на улицу. Электричество, универмаг, кино каждый день.
     -- Каждый день -- и новое? -- поразилась Тина.
     --  А мы на старое и не пойдем, надо очень.  У нас этот...  Дом моделей,
промтовары заграничные.
     Из томного  угла строго смотрели древние лики. И матерь  божья  уже  не
улыбалась, а хмурилась, да кто глядел-то на нее с той поры, как старуха душу
отдала? Вперед все глядели, в этот, как его... в модерн.
     -- Да, ставит  Федор Ипатыч  дом -- картинка. А старый освобождается: так
куда ж его? Продавать жалко: гнездо родимое, там Вовочка мой по полу ползал.
Вот Федор Ипатыч и наказал вам его подарить.  Ну, пособите, конечно, сначала
новый поставить, как водится. Ты, Егор, плотничать навострился.
     Подсобили. Два  месяца  Егор от  зари до зари топором тюкал.  А зори-то
северные:  растыкал  их  господь  по  дню  далеко  друг  от друга.  До знона
намахаешься, покуда стемнеет. А тут еще Федор Ипатович пособляет:
     -- Ты еще вон  тот уголок, Егорушка, притеши. Не ленись, работничек,  не