оглядываться вокруг: не заметил ли кто-нибудь, откуда я пришел. Поблизости
не было никого, кроме старого Джейкоба: он разгребал во дворе навоз. Когда
он повернулся ко мне спиной, я неслышно преодолел  открытое  пространство,
отделявшее меня от дома, влез в окно и торопливо прошел в свою комнату.
     Не так-то легко представить себе наш дом, не видя его ни разу. С  тех
пор как пятьдесят лет тому назад мой прадед Элиас  Строрм  выстроил  самую
старую его половину, к нему множество раз  пристраивались  новые  комнаты,
веранды и разные подсобные  помещения.  Теперь  одно  его  крыло  занимали
сараи, амбары и стойла, а в другом находились столовые, гостиные и комнаты
работников. Оба крыла сильно выдавались вперед и  почти  смыкались  вокруг
большого возделанного сада перед главным строением.
     Как и все дома в поселке, наш дом  был  сложен  из  грубо  обтесанных
бревен. Но поскольку он был самый старый, в стенах его было полно щелей  и
трещин, заложенных кирпичами и  осколками  камней,  взятыми  из  развалин,
оставшихся от жилищ Древних. Внутри дом был разделен на комнаты плетенными
перегородками, покрытыми штукатуркой.
     Дед  мой,  как  я  представлял  себе  со  слов  отца,  был   человек,
исполненный фанатичной  веры  в  святость  и  непогрешимость  божественных
заповедей. Лишь много позже мне удалось "по кусочкам"  составить  истинный
его  портрет,  менее  расплывчатый,  чем  в  детстве,  но  гораздо   более
отталкивающий.
     Элиас Строрм пришел в здешние места с западного  побережья.  Причина,
побудившая его переменить место жительства, по его словам,  заключалась  в
том, что образ  жизни  там,  на  побережье,  не  отвечал  его  богоугодным
устремлениям. Однако краем уха я слышал, что его родные не могли ужиться с
ним и попросту заставили его покинуть родные  места.  Так  или  иначе,  он
приехал сюда, в Вакнук, со всеми своими  пожитками.  Было  ему  тогда  лет
сорок пять.
     Это был сильный, рослый человек с властной осанкой и горящими глазами
фанатика. Все его существо было пронизано  истовым  почитанием  Господа  и
постоянным страхом перед кознями сатаны.
     Вскоре после того, как выстроил дом, он ненадолго покинул наши края и
вернулся с невестой - прелестной застенчивой  девушкой.  Она  была  младше
Элиаса на двадцать пять лет. У нее  была  огромная  копна  золотисто-рыжих
волос и нежные розовые щеки. Когда  ей  казалось,  что  никто  на  нее  не
смотрит, ее движения напоминали игру молодого жеребенка. Но  под  взглядом
мужа она съеживалась, и кровь отливала от ее розовых щек.
     Не было любви в этом браке. Молодое, юное  создание  может  иной  раз
вдохнуть жизнь в зрелого,  увядающего  мужчину,  поделиться  с  ним  своей
свежестью. Но у них вышло иначе. Постоянными молитвами и назиданиями Элиас
стер краску с ее лица, золото с ее волос.  Через  несколько  лет  по  дому
ходило серое, забитое существо, преисполненное отвращения к своей жизни, к
своему дому и к людям, которые ее окружали. После  рождения  второго  сына
она умерла, не испытывая сожаления от того, что расстается с жизнью.
     У Элиаса Строрма не было сомнений насчет того, каким должен быть  его
наследник. Убеждения деда были крепко вбиты в голову  моего  отца.  Оба  в
жизни руководствовались прописями из Библии и никольсоновских "Раскаяний".
В делах веры отец и дед были заодно. Разве только сын - мой отец - был  не
таким яростным, но таким же суровым и строгим ревнителем Твердости Веры  и
Чистоты Расы.