Валентин Распутин.
    Прощание с Матерой


 Повесть
 Повести, изд-во "Молодая гвардия", Москва, 1980.
 OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com)



1

 И  опять наступила весна, своя в своем нескончаемом  ряду, но последняя
для Матеры, для острова и деревни, носящих одно название. Опять с грохотом и
страстью  пронесло  лед, нагромоздив на берега торосы, и Ангара освобожденнo
открылась,  вытянувшись  в  могучую  сверкающую течь. Опять на верхнем  мысу
бойко зашумела вода, скатываясь  по релке на две стороны; опять  запылала по
земле и деревьям зелень, пролились первые дожди, прилетели стрижи и ласточки
и  любовно к жизни заквакали по вечерам в болотце проснувшиеся  лягушки. Все
это бывало много раз, и много раз  Матера была внутри происходящих в природе
перемен, не отставая и не забегая вперед каждого дня. Вот и  теперь посадили
огороды -  да не все:  три  семьи снялись еще с осени, разъехались по разным
городам, а еще  три семьи вышли из деревни и того раньше, в первые  же годы,
когда стало  ясно,  что  слухи верные. Как всегда,  посеяли хлеба - да не на
всех  полях:  за  рекой  пашню  не  трогали, а только здесь, на острову, где
поближе. И картошку, моркошку в огородах тыкали нынче не в одни сроки, а как
пришлось,  кто когда  смог: многие жили теперь на два  дома,  между которыми
добрых пятнадцать километров водой и горой, и разрывались пополам. Та Матера
и не та: постройки стоят на месте,  только одну избенку да баню разобрали на
дрова,  все  пока  в жизни,  в действии,  по-прежнему голосят  петухи, ревут
коровы, трезвонят  собаки, а  уж повяла  деревня,  видно,  что  повяла,  как
подрубленное дерево, откоренилась, сошла с привычного хода. Все на месте, да
не  все  так:  гуще  и  нахальней  полезла  крапива,  мертво застыли  окна в
опустевших избах и растворились  ворота во дворы - их для порядка закрывали,
но какая-то  нечистая сила снова и снова открывала,  чтоб сильнее  сквозило,
скрипело  да  хлопало; покосились  заборы  и прясла,  почернели и похилились
стайки,  амбары, навесы, без пользы валялись  жерди и доски  - поправляющая,
подлаживающая для долгой  службы хозяйская рука больше не прикасалась к ним.
Во  многих  избах  было  не белено,  не  прибрано и ополовинено,  что-то уже
увезено в новое жилье,  обнажив угрюмые пошарпанные углы, и что-то оставлено
для  нужды, потому что и сюда еще наезжать, и здесь  колупаться. А постоянно
оставались теперь  в  Матере  только  старики  и  старухи,  они  смотрели за
огородом и  домом, ходили  за скотиной, возились  с ребятишками, сохраняя во
всем жилой дух  и оберегая деревню от  излишнего запустения. По  вечерам они
сходились вместе, негромко разговаривали - и все об одном, о том, что будет,
часто и тяжело  вздыхали, опасливо поглядывая  в  сторону  правого берега за
Ангару, где строился большой новый поселок. Слухи оттуда доходили разные.

 Тот первый мужик, который триста  с лишним лeт назад надумал поселиться
на  острове, был  человек зоркий и выгадливый, верно  рассудивший, что лучше