наполовину лишился речи. Только левым углом рта ему еще удавалось  кое-как
изъясняться. Но и врач из Лувена, и грек Клиас, которого он велел призвать
к себе, - оба от него не утаили, что удар вполне  может  хватить  его  еще
раз, и тогда он неизбежно умрет и слева.
   Сказали же это они затем, чтобы он  загодя  распорядился  державой,  и,
наставленный их откровенным словом, он тотчас же созвал цвет  государства,
кровных родичей, вассалов своих и дружинников, дабы вверить  их  попечению
свою душу и своих детей и привести их к присяге на  верность  наследникам,
коль скоро уж смерти с ним по пути. И вот, когда они все, родичи и ленники
купно с детьми, собрались у  его  одра,  на  коем  он  покоился  куда  как
обезображенный, ибо одно его око было закрыто, а щека обмякла в  параличе,
он молвил им елико мог внятно:
   - Seignurs barons [сеньеры-бароны (старофранц.)], воспримите  мою  речь
так, словно бы я произнес ее  неущербными  губами,  ибо,  к  сожалению,  я
способен лишь прошамкать ее уголком рта. Не взыщите. Смерть схватила  меня
и уже трубит надо мной в cornure de prise [рог, в который охотники трубят,
захватив добычу (старофранц.)],  дабы  освежевать  в  могиле  благородного
оленя. Тяжким ударом она сковала меня наполовину, но того и  гляди  свалит
меня вконец; об этом без обиняков оповестили меня мои лекари, чем и  явили
свое врачебное искусство. Стало быть, мне суждено удалиться из этого садка
червей, из этого гнусного волчатника, в которое ввергло  нас  преступление
Адамово и который я тем более готов хулить, поелику должен  покинуть  его,
надеясь ради мученических ран господних войти in portas паридиза, во врата
рая, где обо мне денно  и  нощно  станут  пещись  ангелы,  тогда  как  вам
придется еще чуточку помешкать в этом садке червей. Посему незачем обо мне
убиваться! Лучше, seignurs barons, припомнить тот час,  когда  вы  клялись
быть моими вассалами и влагали свои простертые  длани  в  мои.  В  том  же
поклянитесь и моему сыну, когда я совсем умру, и вложите в его длани свои,
хотя, может быть, и смешно, чтобы _он_ вас защищал,  ибо  скорее  уж  этот
молокосос нуждается в _вашей_ защите. Оказывайте ему таковую,  сродники  и
сеньеры, не за страх, а за совесть, и блюдите верность моему дому, дабы он
и впредь пребывал в мире и благоденствии!
   Когда он наставил так  своих  подданных,  он  обратился  к  Вилигису  и
молвил:
   - У тебя, сыне, меньше, чем у кого бы то ни было причин убиваться,  ибо
корону, скипетр и земли, доставшиеся мне по наследству, я ныне оставляю  в
наследство тебе, хотя и крайне неохотно, и ты вдосталь вкусишь почестей  в
этом волчатнике, который я покидаю. За тебя я спокоен, но тем  неспокойнее
мне за сие прекрасное дитя, сестру твою. Слишком поздно убеждаюсь я в том,
что не позаботился об ее будущем, и осыпаю себя  за  это  упреками.  Vere,
vere [поистине, поистине (лат.)], так не подобало вести себя отцу! И  пред
тобой,  знаю,  я  тоже  до  некоторой  степени  провинился,  вызвав  своей
привередливостью при выборе супруга для этого  чудесного  ребенка  великое
недовольство нашим домом у многих князей. Не могу искупить промаха  своего
иначе, чем наилучшим отцовским напутствием, которое,  пред  лицом  баронов
моих, даю тебе напоследок, пока еще могу говорить, хотя  бы  только  левою
половиною рта.
   И он сказал ему все, что некогда говорил ему его собственный отец,  что
старо, как мир, и что, по его мнению, приличествовало сказать в такой час.
   - Будь совестлив и честен, - говорил он, - не алчен, но  и  не  излишне