Уильям ГИБСОН
Рассказы

ЗИМНИЙ РЫНОК
ОТЕЛЬ "НОВАЯ РОЗА"
СОЖЖЕНИЕ ХРОМ


   Уильям ГИБСОН
   ЗИМНИЙ РЫНОК



   Cдесь часто идут дожди. Зимой бывают дни, когда вообще света не видно:  в
небе лишь размытая серая муть. Но изредка занавес отдергивается, и минуты на
три открывается вид на залитую солнцем и как бы висящую  в  воздухе  вершину
горы будто эмблема перед началом фильма, снятого на студии  самого  Господа.
Вот как раз в такой день и позвонили агенты Лайзы из глубин своей зеркальной
пирамиды на бульваре Беверли. Сообщили, что ада уже в сети,  что  ее  больше
нет и что "Короли грез" идут на "тройную платину". Я редактировал почти весь
материал в "Королях", готовил эмоциокарту и все это микшировал,  так  что  и
мне там кое-что причиталось.
   "Нет, - сказал я. - Нет". Затем: "Да".
   Еще раз:  "Да".  И  повесил  трубку.  Взял  пиджак  и,  шагая  через  три
ступеньки, направился прямиком в  ближайший  бар.  Восьмичасовое  помутнение
закончилось на бетонном карнизе в двух метрах над темной, как полночь, водой
Фале-Крик...
   Вокруг - огни города и все  та  же  опрокинутая  серая  чаша  небосклона,
только поменьше и в отблесках  неона  и  ртутных  ламповых  дуг.  Шел  снег,
крупные редкие снежинки; они падали на черную воду и исчезали без  следа.  Я
бросил взгляд вниз, на свои ноги, и увидел, что носки  туфель  выступают  за
бетонный карниз, а между ними все та же темная вода. На  мне  были  японские
туфли, новые и  дорогие,  "Гинза",  из  тонкой  мягкой  кожи,  с  резиновыми
носками... Не знаю, сколько на самом деле прошло времени - наверно, много, -
прежде чем я сделал тот первый шаг назад.
   Наверно, я стоял так долго, потому что ее уже нет, и это  я  позволил  ей
уйти. Потому что теперь она бессмертна, и помог ей тоже я. Потому что  знал:
она обязательно позвонит. Утром.
   Отец мой был инженером звукозаписи. Еще тогда, до цифровых дел. Процессы,
которыми он занимался, относились больше к механике -  есть  в  этом  что-то
такое  неуклюжее,  квазивикторианское,  знаете,  как  во   всей   технологии
двадцатого века. В общем, человек его профессии - скорее просто токарь.  Ему
приносили аудиозаписи, и еж нарезал звуки на дорожках, накатанных на лаковом
диске. Затем делалась гальваническая обработка, и в конце концов  получались
формы для штамповки пластинок,  этих  черных  штуковин,  которые  еще  можно
увидеть в антикварных  магазинах.  Помню,  он  мне  как-то  рассказывал,  за
несколько месяцев до смерти, что определенные частоты - кажется, он  называл
их "транзиенты" - могут запросто сжечь головку, ту,  что  нарезает  звуковые
дорожки. Они тогда черт-то  сколько  стоили,  и  чтобы  избежать  пережогов,
использовалась такая штука, которая у них называлась "акселерометр". Вот  об