Приезжают в стан. От шатра всех отвели на сорок шагов, Наташка одна входит.
Аверьян стоит, злится. Так ему это всё  не нравится! А из шатра вроде как  смех.
Казаков отпихнул и бегом в шатёр.
     Там   тёмненько.   Но   разглядел   впотьмах,  что Наташка с голыми грудями
прилегла на генерала,  и обоим весело.  Аверьяну не дали  кинуться, руки  крутят
ему, а генерал просит:  "Ты, пожалуйста, не злись.  Подойди глянь, какая рана  у
меня под ребром... Но я за неё ничего плохого не делаю".
     Аверьян: а... Так и знал!
     "А чего она не пальцы влагает?" Генерал поясняет: "Это говорится -  пальцы.
А влагаются в раны сосцы,  дающие жизнь. Имел бы  такие ранения, понимал бы про
сосцы. Тугие,  поспелые.  Каждая  девушка это  чувствует  и,  если жалостливая,
никогда палец в  рану не  тыкнет. Дай мне  получить жалость  для последних  дней
жизни".
     Аверьяна вывели,  а он  беснуется.  На невесте  - бесчестье!  Казаки: что?
какое бесчестье? Человек  с войны, лежмя  лежит... Молодой ты, а  уж без стыда.
Поедем завтра луга покупать - успокоишься.
     Но он  на своём:  "На мне  поругание из-за  вас! Обида  не даёт  стерпеть!"
Казаки тогда: ну, чтоб обида дала,  сейчас обсудим. Значит, Аверька говорит,  он
потерпел ущерб, что  Наташка лечила  генералу раны.  А у  нас Фенечка  кучерявая
сколько мужа с войны-то ждёт? Шестнадцати годов вышла и пятый уже ждёт. Сердце-
то уж - рана. Ходи, Аверька, к Фенечке - лечи рану. На общество не обижайся.
     А Фенечка - такая завлекательная казачка! Всем возьмёт, как и Наташка.
     Только   что   волос   чёрный,   и   смуглая;   ноги  тоже волосом поросшие
кучерявеньким. Такие-то  бабы  непросты  - особенно  с  мужским  полом. Гладкая
кобылка, скакунчик.
     Ладно - уговорился  Аверьян с господами  казаками. Но идёт  к знахарке.  На
хуторе жила  старуха-чувашка; слова  знала,  травы. Колдунья.  Аверьян к  ней с
подарком, с  денежкой -  и рассказал  всё-всё;  как опутал  их персиянин  и  как
дальше было... Генерал-то - это он. Что ещё учудит?
     Старуха ведёт  в  подызбицу. Пошептала  в  углы, козьим  помётом посорила;
берёт из  клетки крысу.  Завязала  ей лапки,  кладёт  перед котом.  Кот старый,
головастый такой. Походил вокруг крысы, помочился на неё. Есть не стал. Пометил.
Старуха берёт ручного скворца, в другую руку крысу - и в погреб. Покричала  там:
вроде будила кого и выспрашивала...
     Вылазит: руки в крови, пёрышки налипли. Держит жабу. Посадила на то  место,
где лежала крыса. Жаба  сидит. Старуха ей кричит:  "Ертэн! Ертэн! Дай сказать  -
не сердись!"  И рассказывает.  Персиянин  - колдун  огромадной силы.  Но другие
колдуны сговорились и всё ж  таки с ним совладали.  Силу его завязали, а съесть
не смогли. Прогнали его. Он в наших местах и угнездился.
     А Наташка с  Аверьяном его развязали.  "Он вам свой хитрость,  вы ему свой
хитрость - связался  узел один!  Ой, плохо!"  - Старуха  объясняет: как  Аверьян
удумал хитрость с мылом-то, тем и привязался к путам, какими был завязан колдун.
А как Наташкину  косу ножницами овечьими  резанули, узел и перерезали  - и путы
спали с колдуна.
     "Ой, Аверька, трудно будет! Очень хочет он Наташка твой!"
     Велит почаще с  Наташкой в бане  париться, обкладывать её  на банном  полке
пареным сеном. Будет  от нетерпенья  Аверьяна почаще  знать, а  о том,  глядишь,
думать некогда...
     А по хутору  уже разносится: показывается  персиянин и в  сумерки, и  перед
рассветом. Сманивает девок. Гуляют девки с парнями - вдруг из дикого  малинника,