- Теперь тебе лучше уйти, - посоветовал Морель.
   Но, погруженный в себя и упорно пытающийся что-то вспомнить, Джованни
будто и не слышал его. Закат постепенно угасал, ветер, пробужденный
тенями, овевал кубические строения Крепости. Часовой, чтобы согреться,
стал вновь вышагивать взад-вперед, то и дело поглядывая на незнакомого ему
Джованни Дрого.
   - Теперь тебе лучше уйти, - повторил Морель, беря товарища под руку.
 
 
   IV
 
   Дрого не боялся оставаться один: как-то, еще ребенком, он заблудился за
городом, случалось ему бродить и по ночным улицам - этому царству
преступности. Или взять хоть вчерашний вечер, когда ему пришлось
заночевать на дороге... Но сейчас было совсем не то, сейчас, когда
улеглось возбуждение от долгого путешествия и его новые товарищи уже
спали, он, грустный и растерянный, сидел при свете лампы у себя в комнате
на краю постели: вот когда он по-настоящему понял, что такое одиночество.
(Комната была, в общем, неплохая, с обшитыми деревом стенами, большой
кроватью, громоздким диваном и шкафом.) Встретили Джованни радушно, за
столом распили в его честь бутылочку, но потом и думать о нем забыли (над
кроватью висело деревянное распятие, на противоположной стене - старинная
гравюра с длинной эпитафией, начало которой гласило: "Humanissimi Viri
Francisci Angloisi virtutibus" [Англоизия (лат.)]. За всю ночь никто не придет его проведать, во всей
Крепости никто о нем и не вспомнит. Да какое там в Крепости - в целом
свете, наверно, не найдется живой души, которой есть дело до него,
Джованни Дрого; каждый едва успевает о себе позаботиться; даже мама, да,
возможно, даже она в эту минуту думает о другом - ведь он у нее не один. О
Джованни она вспоминала весь день, теперь надо уделить немного внимания и
остальным. И это более чем справедливо, признавал Дрого без тени обиды, но
ведь именно он, а не кто-то другой сидит сейчас в Крепости на краю кровати
(теперь он заметил еще, что на деревянной обшивке стены тщательно вырезана
в натуральную величину и раскрашена, ну прямо как настоящая, сабля -
этакий плод кропотливого труда какого-нибудь офицера, жившего здесь бог
знает сколько лет тому назад), да, сидит на краю кровати, склонив голову,
ссутулившись, тупо и бессмысленно глядя по сторонам, и чувствует себя как
никогда одиноким.
   Наконец, сделав над собой усилие, Дрого поднялся, открыл окно, выглянул
наружу. Окно выходило во двор, и ничего, кроме двора, не было видно.
Поскольку оно было обращено на юг, Джованни попытался разглядеть в темноте
горы, которые ему пришлось преодолевать по пути в Крепость; частично
скрытые противоположной стеной, они казались ниже.
   Свет горел только в трех окнах, но все они находились на одном фасаде,
и заглянуть в них было невозможно. Свет из них так же, как и из его окна,
падал на противоположную стену огромными вытянутыми прямоугольниками, в
одном из которых двигалась тень: наверно, какойнибудь офицер готовился ко
сну.
   Дрого закрыл окно, разделся, лег в постель и несколько минут предавался
размышлениям, глядя в потолок, тоже обшитый деревом. Он забыл взять с