Максом, ведь в первую очередь это затрагивает именно его.
     - Я  пыталась говорить, но он только смеется надо мной. Он твердит, что
во всем виновато мое воображение.  Я  знаю  почему.  Он  так  безумно  хочет
попробовать это вино, что никому не даст удержать его.
     - Могу  его  понять.  -  Даже  вернув  себе  самообладание, я стремился
держаться подальше от этой неприятной темы. -  И  Макс  прав,  что  во  всем
виновато  ваше  воображение.  Если  вы  действительно хотите послушать моего
совета, то мне кажется, что лучше всего вести себя с вашим мужем, как  будто
ничего не случилось, и в дальнейшем держаться подальше от мсье де Марешаля.
     Это  был  единственный  совет,  который  я  мог  ей  дать  при подобных
обстоятельствах. Я надеялся, что она не настолько напугана, чтобы  поступить
иначе. И не слишком потеряла голову из-за де Марешаля.

     Я  слишком  много  знал,  чтобы  хранить спокойствие, и чувствовал себя
неважно в тот вечер.  Но,  встретившись  с  участниками  обеда,  вздохнул  с
облегчением,  убедившись, что мадам Кассулас прекрасно владеет собой. Что же
касается самого  Кассуласа,  я  не  смог  уловить  никакой  перемены  в  его
обращении  с  женой  или  де  Марешалем.  Это как нельзя лучше убеждало, что
угрызения совести возбудили воображение Софии и Кассулас ничего не знал о ее
романе. Вряд ли он был тем человеком, который мог хранить спокойствие, когда
ему наставляли рога, а в тот вечер он был абсолютно спокоен. Когда  мы  сели
за  стол, было ясно, что он думает только о меню, а главное - о бутылке "Нюи
Сент-Оэна", стоящей перед ним.
     Бутылка простояла три дня, и было сделано все, чтобы ее  содержимое  не
пострадало.   В  помещении  поддерживалась  умеренная  температура,  с  того
момента, когда бутылка была внесена, ее не разрешалось изменять. Де Марешаль
уверял, что он лично проверял показания термометра. Я не сомневался, что  он
оставался  в  комнате  на  несколько  минут,  в восторженном трансе созерцая
бутылку и считая часы до момента, когда ее откупорят.
     Стол, за которым разместилась наша маленькая компания, был рассчитан на
восемнадцать-двадцать персон, мы сидели далеко  друг  от  друга,  и  бутылка
пребывала  в  гордом  одиночестве,  так, чтобы неосторожная рука не могла ее
задеть. Интересно, что слуги, подававшие на стол, далеко обходили ее. Должно
быть, широкоплечий мрачный Жозеф,  наблюдавший  за  прислугой  с  угрожающим
блеском   в   глазах,  пригрозил  им  жестокой  карой,  если  они  осмелятся
дотронуться до бутылки.
     Теперь Кассуласу  надо  было  проделать  две  рискованные  процедуры  -
необходимую прелюдию к ритуалу дегустации вина.
     Столь ценное вино, как "Сент-Оэн" урожая 1929 года, должно находиться в
вертикальном  положении,  пока  осадок  не  останется на дне бутылки. Только
после этого можно наливать его в графин. Это не  только  позволяет  оставить
осадок   и   крошки  от  пробки  в  бутылке,  но  и  дает  возможность  вину
проветриться. Чем старше вино, тем  нужнее  ему  свежий  воздух,  изгоняющий
затхлость, что накапливается за долгие годы в бутылке.
     Но  Кассулас,  вознамерившись  оказать честь "Сент-Оэну", наливая его в
бокалы прямо из бутылки, должен был проявить немалое  искусство.  Во-первых,
надо  было  не  раскрошить  пробку.  Во-вторых,  после того как вино немного
постоит, до подачи закуски, ему нужно было налить его в бокалы так, чтобы не
всколыхнуть со дна бутылки осадок. Малейшая неосторожность при откупоривании
бутылки или разливе вина по бокалам - и понадобится по меньшей мере еще  три