и  не  причиняя  ран.  "Что  же  касается  действительной  вины
секомого,--  продолжал  он  расширять  круг  своих мыслей,-- то
подобные  сомнения  вовсе  не  должны  иметь  доступа  в  разум
начальника,  ибо  если даже секомый и не виноват в том деле, за
которое наказуется, то уж обязательно  виноват  в  каком-нибудь
другом  деле!" От этой мысли, от ее глубины и силы, у него даже
дух захватило; подниматься выше было  некуда,  выше  начиналась
мудрость уже божественная,-- он воспарил к самым ее границам, и
его   мысленному   взору   как  бы  открылся  океан  слепящего,
непостижимого света!
     Дом купца  находился  неподалеку.  Через  полчаса  носилки
вернулись.
     Из-под   шелковой   занавески  выполз  меняла  --  желтый,
опухший, с нечесаной бородой,  испестренной  подушечным  пухом.
Держась  за  сердце,  охая  и  кряхтя, он поклонился вельможе и
сказал слабым, но язвительным голосом:
     -- Приветствую сиятельного и  многовластного  Ка-мильбека!
Зачем  понадобилось  ему  поднимать  со  скорбного  одра своего
жалкого раба, ничтожество которого таково, что он даже не может
найти в этом городе защиты от дерзких воров?
     -- Я позвал почтеннейшего Рахимбая как раз по этому поводу
-- чтобы доказать ему свое усердие в розысках пропавших  коней.
Я огорчен и обеспокоен, как никогда!
     -- О  чем  же  так беспокоится сиятельный Камиль-бек? Ведь
теперь его текинские жеребцы обязательно получат первую награду
на скачках.
     Это был открытый удар -- прямо в лицо.
     Вельможа побледнел.
     -- Горечь утраты и  сопряженная  с  нею  болезнь  помутили
разум   достойного   Рахимбая,--   произнес   он   с   холодным
достоинством.-- Здесь, перед нами,  находится  один  гадальщик,
чрезвычайно  искусный, по его словам, который берется разыскать
пропавших лошадей.
     -- Гадальщик! И  ради  этого  сиятельный  князь  поднимает
меня,  больного,  с  постели! Нет, пусть уж властительный князь
гадает сам, а я удаляюсь.

     И  он  повернулся,  чтобы  уйти.   Вельможа   с   холодным
достоинством произнес:
     -- В городе распоряжаюсь я! Почтеннейший Ра-химбай вступит
сейчас в переговоры с гадальщиком.
     Он  умел  внушать повиновение, этот вельможа! Купец хоть и
сморщился, но подошел к Ходже Насред-дину:
     -- Я не верю тебе, гадальщик, и на ломаный грош и говорю с
тобою, вынуждаемый к этому властью. У меня из  конюшни  пропали
два чистокровных арабских коня...
     -- Один   белый,   а   второй  черный,--  подсказал  Ходжа
Насреддин, открывая свою китайскую книгу.
     -- Весь город может подтвердить справедливость твоих слов,
о проницательнейший из гадальщиков! -- съязвил меняла.-- Многие