LII.

     - Я теперь большой любитель серебра. У меня одних ведерных сосудов штук
около ста. На них вычеканено, как Кассандра  своих  сыновей  убивает;  детки
мертвенькие просто, как живые, лежат. Потом есть у меня жертвенная чаша, что
оставил мне один из моих хозяев; на ней Дедал  Ниобею  прячет  в  Троянского
коня.  А  бой  Петраита  с Гермеротом вычеканен у меня на бокалах, и все они
претяжелые. Я знаток в таких вещах, и это мне дороже всего.
     Пока он все это рассказывал, один из рабов уронил чашу.
     - Живо, - крикнул Трималхион, обернувшись, - отхлестай сам себя, раз ты
ротозей.
     Раб уже разинул рот, чтобы умолять о пощаде, но Трималхион перебил его:
     -  О чем ты  меня просишь? Словно я тебя трогаю? Советую тебе попросить
самого себя не быть ротозеем.
     Наконец, уступая  нашим  просьбам,  он простил  раба.  Освобожденный от
наказания стал обходить вокруг стола.
     - Воду за двери, вино на стол! - крикнул Трималхион.
     Мы  громко  одобрили остроумную  шутку, и пуще всех Агамемнон, знавший,
как надо  держать  себя,  чтобы удостоиться приглашения и на следующий  пир.
Довольный нашими восхвалениями, Трималхион стал  пить веселей. Скоро  он был
уже вполпьяна.
     -  А что,-сказал он,  - никто не просит  Фортунату поплясать? Поверьте,
лучше нее никто кордака не станцует.
     Тут сам он, подняв  руки над  головой,  принялся  изображать сирийского
мима, причем ему  подпевала  вся челядь:  "Пляши,  плешивый!". Я думаю, и на
середину  бы  он выбрался, если бы  Фортуната не шепнула ему что-то на  ухо:
должно быть,  она сказала,  что  не  подобают  его достоинству такие  низкие
забавы. Никогда  еще я  не видал  подобной  нерешительности;  он  то  боялся
Фортунаты, то поддавался своей природе.

LIII.

     Он  уже  совсем  хотел пуститься в пляс, когда его забава была прервана
писцом, возгласившим, словно он столичные новости выкрикивал.
     - В  седьмой день  календ  секстилия,  в поместье Трималхиона, что близ
Кум, родилось мальчиков тридцать, девочек  - сорок. Свезено на  гумно модиев
пшеницы - пятьсот  тысяч, быков пригнано - пятьсот. В тот же день  прибит на
крест раб Митридат за непочтительное слово о Гении нашего Гая. В тот же день
отосланы в кассу десять миллионов сестерций, которых некуда было деть. В тот
же   день   в  Помпеевых   садах   был   пожар,   начавшийся   во   владении
Насты-приказсика.
     - Как?-сказал Трималхион,- да когда же купили для меня Помпеевы сады?
     - В прошлом году,  - ответил писец, -  и поэтому  они еще не внесены  в
списки.
     - Если в течение шести месяцев, - вспылил Трималхион,- я ничего не знаю
о поместьях,  которые мне покупают, - я раз навсегда запрещаю  вносить  их в
опись.
     Затем были  прочтены  распоряжения эдилов и завещания  лесничих, в коих
Трималхион  особой  статьей  лишался  наследства,  однако  с  извинительными