строчки на телеэкране, но вскоре он к ним привык  и  изображение  виделось
четко - строки сливались... Вглядываясь в пейзаж за окном, изображенный на
акварели, Авилов почувствовал его явственно. Ему показалось, что  там,  за
окном, прошли какие-то люди в нарядах минувшей эпохи, вроде  бы  мелькнуло
лицо Растрелли,  знакомое  по  портретам,  помещенным  во  многих  книгах.
Вспомнился портрет, висящий в зале Русского музея: крупное лицо в  парике,
крупный нос, большие глаза человека умного,  с  огнем  души,  но,  видимо,
нелегкого  в  отношениях...  В  прежние  годы,   работая   над   проектами
восстановления растреллиевских дворцов,  Авилов  много  думал  о  личности
великого зодчего, не раз представлял себе его мощную фигуру  в  просторной
белой рубахе  и  бархатном  рисунчатом  жилете  нараспашку.  И  сейчас,  в
затемненной части кабинета, там, куда не проникал мерцающий  свет  свечей,
среди любимых медальонов-портретов  людей  прошлых  столетий,  Авилов,  не
удивляясь, не пугаясь, словно ждал этого, увидел маэстро  Растрелли,  даже
услышал хруст бумаги, над которой корпел великий зодчий.
   Авилов  перевел  дыхание,  направил  туда   экраны   линз   казуали   и
рассматривал зодчего, склоненного над огромным листом бумаги. Был  он  без
камзола, в просторной белой  рубахе,  рукава  закатаны;  вся  фигура  была
напряжена, он что-то напевал в нос, но дело, видимо, шло неспоро,  маэстро
сердился, взмахивал руками и снова склонялся  к  рисунку...  Авилов  долго
наблюдал за его работой, и вдруг мелькнула  шальная  мысль:  а  что,  если
попробовать заговорить?..
   - Господин Растрелли, - негромко, робко  произнес  Авилов.  -  Господин
Бартоломео Растрелли, я давно вас хотел спросить. Извините, ради бога,  за
беспокойство...
   Растрелли  обернулся,  посмотрел  на  человека,  которого   прежде   не
встречал, на непонятную одежду Авилова.
   Авилов боялся, что видение исчезнет.
   - Этот дворец, что вы задумали... который... у вас  на  ватмане  еще...
это  будет   великолепный   дворец,   им   будут   восторгаться   и   ваши
современники...  и  мои...   Но   дворец   будет   ужасно   разрушен,   до
неузнаваемости. И у нас мелькнут сомнения, к какому из вариантов мы должны
склониться, что предпочесть?
   Растрелли прислушался к странной, непохожей на ту, что  слышит  обычно,
русскую речь.
   - Кем будет разрушен? - Растрелли сердито опер руки в бока.  -  Кем,  я
тебя  спрашиваю?!  Да  за  это,  за  это   ее   императорское   величество
шпицрутенами да плетьми...
   - Это случится через 200 лет... После войны мне  доверили  восстановить
ваше творение... Понимаете? Я ведь порой муки, мученические испытываю, так
как в точности все хочу восстановить...
   - А кто ты такой?
   - Реставратор, господин Растрелли.  -  Авилов  был  смущен,  он  считал
неудобным называть  маэстро  коллегой;  помолчав,  продолжал:  -  Я  хотел
сказать, что перекрытие мы решили сделать не деревянное, как было у вас, а
поставить ажурные, но крепкие стальные  фермы...  Их  делали  на  Ижорском
заводе, а ставили с помощью вертолетов, когда мы уже возвели стены.
   - Это зачем? Да где такая длинная сталь найдется?
   - В мое время делают... Это прочнее, на века! И конечно,  о  вертолетах
вы  не  знаете,  но  я  вам  сейчас  покажу  фотографии,  на  которых   мы