вырывалась из  домов, как река из  теснины, взбегала на  холм и
упиралась в двери храма. Светлая и  радостная, высилась церковь
на зеленой круче, с улыбкой  глядя на излучину реки в отдалении
и на  обступивший холм со всех  сторон прозрачный лес  (а может
быть, просто  большую рощу?) И  по лесу вилась дорога, дойдя до
холма, растекалась на два  рукава  - ухоженный и укатанный тоже
вел к церкви,  а широкая тропа,  проложенная в те  годы,  когда
церковь стояла в руинах, огибала подножие холма.
     Время обедни уже прошло, когда  из  леса  по широкой тропе
вышел  человек  -  и  остановился,  любуясь  стройной  красотой
церкви.
     С виду это был  обычный  городской паренек никак не старше
двадцати лет -  среднего  роста, с вьющимися светлыми волосами,
длинными, как  у  многих  современных  молодых  людей. Лицо его
притягивало взгляд не  какой-то  особенной красотой, а открытым
взглядом   и   доверчивой   улыбкой.  Белая  рубашка,   кожаная
безрукавка, тесные  джинсы,  и никаких этих дешевых побрякушек,
которые  так  любит теперь молодежь, не было даже  традиционной
повязки на голове. За спиной - опять же самый обычный городской
кожаный  рюкзачок.   Единственной  деталью,  могущей   привлечь
внимание постороннего, была ореховая палка-посох высотой  почти
в рост пришельца.  Но  и она была вполне  понятна  - при ходьбе
юноша заметно прихрамывал.
     Он подошел к склону холма, коснулся  рукой  травы... Белый
рукав скатился, открывая, что одно украшение гость все же носил
- стальная  цепочка-браслет   на  запястье,  и  в  нее  вделана
пластинка с изящно выгравированным словом "Rechie". Может быть,
это было чье-то имя?
     Казалось,  что  он  к   чему-то   прислушивается.  Церковь
нависала над ним, устремленная в небо, и он глядел на нее снизу
вверх, как и подобает смотреть на подобную красоту,  но даже не
делал попытки подняться ближе, хотя склон был не так уж крут.
     Наконец он  снова  выпрямился  и,  по-прежнему опираясь на
свой посох, направился в  обход  церкви к разросшейся на склоне
группке деревьев, обступивших невысокую ограду, какими  обносят
могилы. Но в  этой ограде была маленькая часовенка, из подножия
которой по каменному желобку сбегала вниз  тонкая струйка воды.
Единственное дерево,  допущенное  в  оградку - молодая плакучая
ива, - осеняло источник зеленым пологом, и один или два длинных
тонких листа катились по желобку, подхваченные водой.
     Оставив посох снаружи, юноша осторожно вошел в оградку.
     - Здравствуй, ива,  Тинкино дерево, - произнес он негромко
и слегка  тронул одну из ветвей,  словно пожимая руку  друга. -
Позволь напиться из этого святого родника.
     Ива, конечно, не ответила - впрочем, при желании в шелесте
ее  веток  под  легким  летним  ветерком  можно  было  услышать
благосклонное "да". Гость из леса  опустился  на  колени  перед
желобком и, сняв с пояса фляжку, подставил ее под струйку. Пока
вода звенела  о дно фляжки,  он осторожно вел рукой по каменной
стенке над  родником,  словно  желая прочитать стертую временем