Томас Манн.
   Смерть в Венеции


     1911
     Перевод Наталии Ман
     OCR: Сергей Лебедев


     Густав Ашенбах,  или  фон Ашенбах, как  он официально именовался со дня
своего пятидесятилетия, в теплый весенний вечер 19... года  -- года, который
в  течение  столь долгих месяцев грозным оком взирал  на  наш  континент, --
вышел  из своей мюнхенской квартиры  на Принцрегентштрассе  и в  одиночестве
отправился на дальнюю прогулку. Возбужденный дневным трудом (тяжким, опасным
и  как  раз  теперь  потребовавшим  от   него   максимальной   тщательности,
осмотрительности, проникновения и точности воли), писатель и после обеда  не
в  силах  был  приостановить  в  себе  работу продуцирующего механизма, того
"totus  animi  continuus"[1],  в  котором,  по  словам  Цицерона,
заключается   сущность   красноречия;   спасительный   дневной  сон,   остро
необходимый при все возраставшем упадке его  сил, не шел к нему. Итак, после
чая он отправился погулять, в надежде, что воздух и движение его приободрят,
подарят плодотворным вечером.
     [1] Беспрерывное движение души (лат.).

     Было начало мая, и после сырых и промозглых недель обманчиво воцарилось
жаркое лето. В Английском саду,  еще только одевшемся нежной ранней листвой,
было  душно, как  в  августе,  и  в той части,  что  прилегала к городу,  --
полным-полно  экипажей и  пешеходов.  В ресторане Аумейстера, куда  вели все
более  тихие   и  уединенные  дорожки,  Ашенбах  минуту-другую  поглядел  на
оживленный  народ  в  саду, у  ограды  которого  стояло  несколько  карет  и
извозчичьих  пролеток, и при свете  заходящего солнца  пустился  в  обратный
путь,  но уже не через парк, а  полем, почувствовав усталость. К тому же над
Ферингом собиралась  гроза. Он решил  у  Северного кладбища сесть в трамвай,
который прямиком доставит его в город.

     По  странной  случайности на остановке и вблизи от нее не было ни души.
Ни  на  Унгарерштрассе,   где  блестящие  рельсы  тянулись  по   мостовой  в
направлении  Швабинга,  ни  на  Ферингском шоссе  не  видно  было  ни одного
экипажа. Ничто  не шелохнулось и за  заборами каменотесных  мастерских,  где
предназначенные к продаже кресты,  надгробные плиты и памятники образовывали
как бы второе, ненаселенное кладбище, а напротив в  отблесках  уходящего дня
безмолвствовало  византийское  строение  часовни. На его фасаде,  украшенном
греческими  крестами и иератическими  изображениями, выдержанными в  светлых
тонах,  были  еще  симметрически  расположены  надписи,  выведенные золотыми
буквами, -- речения, касающиеся загробной  жизни,  вроде: "Внидут в  обитель
господа"  или:  "Да  светит им  свет  вечный". В  ожидании  трамвая  Ашенбах
развлекался чтением этих формул, стараясь погрузиться духовным взором  в  их
прозрачную  мистику,  но  вдруг  очнулся  от своих грез, заметив в  портике,
повыше  двух  апокалиптических  зверей, охранявших  лестницу, человека,  чья
необычная наружность дала его мыслям совсем иное направление.